Матвей Курилкин - Охота на охотника

Мелодия все ускорялась. Звук, издаваемый скрипкой, нервный и дрожащий, становился все выше, пока наконец не замер, будто оборвавшись. И вместе с ним замерли слушатели, а потом по залу пронесся гул одобрения. Скрипач, дождавшись, когда станет тише, кивнул, будто показывая, что принимает восторг зрителей, и начал новую мелодию – на этот раз что-то печальную и трогательную.

Аксель одновременно скучал и удивлялся. После того, как Лотта уехала домой, он с удивлением обнаружил, что в доме стало как-то особенно пусто и уныло. Даже гремлин, который обычно мало обращал внимание на то, что происходит в квартире, полностью поглощенный своими механизмами, вяло перекладывал инструменты из одной кучки в другую, не зная, чем себя занять. Аксель, понаблюдав за ним несколько минут понял, что бедолага просто переживает. И только тогда сообразил, что ему самому тоже стало как-то неуютно в привычных стенах. Это было удивительно. До сих пор Аксель не замечал за собой привычки привязываться к малознакомым барышням – Лотта прожила у него всего несколько дней, причем какую-то часть времени его самого не было дома, и вот теперь выходило так, что без нее стало пусто. Нельзя сказать, что он по-настоящему тосковал, но общества взбалмошной девчонки охотнику определенно не хватало.

Сидеть дома с таким настроением было лень, и Аксель решил провести остаток отпуска так, как собирался изначально – то есть попытаться обойти как можно больше злачных заведений Бардака и определить наконец, которое из них его любимое, разумеется, после того, как навестит бывшую наставницу и сообщит ей последние новости. То, что было написано в письме, он не забыл и считал, что должен непременно донести до соратников тревожную информацию. Однако посещение не состоялось – Ида по-прежнему не вернулась с охоты, так что пришлось сразу переходить ко второй части плана. Правда, изучение географии питейных заведений Бардака надолго не затянулось, и уже через два дня охотник обнаружил, что вместо того, чтобы отправиться неизвестно куда, он сидит в «Пьяном кочегаре» – кабаке, располагавшемся совсем недалеко от дома, в котором он проводил свободные вечера последние несколько лет. Тем более по вечерам здесь иногда играл кантор, скрипач, а Аксель с недавних пор обнаружил в себе любовь к скрипке. Впрочем, несмотря на то, что музыкант, безусловно, был талантлив, музыка была все же не настолько хороша, как та, что играла Лотта. Что-то в ее мелодиях было особенное – то ли благодаря советам Черной Орчанки, а может, дело было в личности исполнителя.

Аксель предпочитал об этом не задумываться, да и вообще старался поменьше вспоминать юную гратту Ольсен. Впрочем, сегодня это было не сложно. Новая статья в «Горячих новостях Пенгверна» так и притягивала взгляд, хотя охотник и без того прекрасно помнил, что там написано. Очередная история о том, как неназванный охотник, проявив вопиющую некомпетентность, при уничтожении одержимого устроил пожар и лишил не одно семейство крова. Аксель эту историю слышал. Конечно, вины его коллеги в том пожаре не было, да и вообще, одержимый, за которым охотился незнакомый ему охотник, был довольно опытен и силен, убить его было невероятно сложно, тот охотник чудом остался жив. Аксель, в общем, не ждал хвалебных дифирамбов, но читать писульку все равно было неприятно. Мерзкий писака из какой-то заштатной газетенки просто исходил ядом, а, главное, он не преминул в конце статьи сообщить «любезному читателю», что скоро с произволом охотников наверняка будет покончено. Журналист упомянул, что «наше неторопливое правительство наконец-то обратило внимание на этот вопиющий беспредел, и в ближайшее время вопрос об ограничении полномочий охотников и реорганизации этой невнятной структуры будет всесторонне рассмотрен, во многом благодаря усилиям его коллеги из «Правдивого шахтера» и других тружеников пера». Вот это уже настораживало, особенно вкупе с предупреждением магистра Ольсена.

После того случая на заре его карьеры, когда благодаря умело подогреваемой прессой истерии вокруг газетчиков чуть не казнили его наставницу Иду Монссон, а сам Пенгверн едва не остался без охотников, защищающих население от одержимых, газетчики надолго притихли. Не в последнюю очередь благодаря неофициальному указанию властей: охотников – не трогать. Тогда, после того, как выяснилось, что Иду оклеветали, последовала целая серия опровержений в печатных изданиях города, вышло несколько статей, в которых так же преувеличенно, как раньше, ругали, теперь хвалили «героев, стоящих на страже спокойствия жителей». Постепенно тон статей начал становиться все менее восторженным, и вот, спустя четыре года, новостные издания одно за другим возвращались к привычной риторике. И уж совсем удивительным было то, что магистрат с такой готовностью отреагировал на кляузы, публикуемые в желтых изданиях. Обыватели-то всегда будут с удовольствием поддакивать прочитанному, другого Аксель и не ждал. Но ведь и магистры в этот раз что-то проявили чрезмерную готовность идти на поводу у общественного мнения! Аксель прекрасно помнил, к чему это приводит, – тогда, семь лет назад, охотникам едва не плевали вслед. При первом подозрении на то, что в округе появился одержимый, жители просили, умоляли, требовали, чтобы их защитили, но, как только работа была сделана, охотника радостно обвиняли во всех грехах, отворачивались и презрительно кривились при виде характерно одетого разумного, и теперь требовали от властей, чтобы их защитили уже от охотников. Аксель едва удержался от того, чтобы сплюнуть на пол, но вовремя опомнился. Было бы некрасиво так оскорбить гро Магнуса, который относился к молодому человеку с искренним расположением, да и перед музыкантом было бы неловко. Обижать скрипача не хотелось.

«Пожалуй, стоит напиться, – подумал Аксель. – Перебраться в какой-нибудь кабак погрязнее и устроить там настоящий дебош, с битьем посуды, столов и чьих-нибудь физиономий». Нельзя сказать, что он очень расстроился из-за этой статьи. Акселю по большому счету было наплевать, что там пишут всякие идиоты, так же, как ему было плевать, что о нем думают простые обыватели. Он знал, что он делает свою работу хорошо, и этого было достаточно. Охотнику было противно. Ему было неприятно осознавать, что он принадлежит к тому же виду разумных существ, что и все эти неблагодарные трусы, предпочитающие до последнего прятать голову в песок, руководствуясь принципом «не думай об опасности, и она тебя не найдет». Требовать, чтобы тех, кто их защищает, лишили всяких прав и привилегий, желательно еще и ограничили в правах, а потом, когда гадость все-таки случается, без всякого смущения бежать за помощью…