Олег Пауллер - Псы войны. Гексалогия [СИ]

В этих словах не было преувеличения. Разговаривая с делегатами, я убеждался, что партийный съезд носит подлинно общенародный характер. Его этнический и социальный состав совпадал с этнической и социальной структурой камерунского общества. Так часто бывало с африканскими партиями. Охватывая самые различные слои общества, они зачастую бывали лишены четко выраженного классового лица. Некоторые социологи утверждают, что это вызвано отсутствием классов в странах к югу от Сахары. Но дело в другом.

В таких странах, как Камерун, где в городах буржуазия и пролетариат возникли десятилетия назад, где в деревне крестьяне сталкивались с эксплуатацией со стороны вождей, нельзя говорить об отсутствии классов, но здесь зачастую наблюдалось отставание общественного самосознания от реальных процессов классового размежевания. Отдельные социальные группы превратно представляли и свое место в этом обществе и свою общественную роль. В этой обстановке, пока обострение классовых антагонизмов не разрушало иллюзий племенной солидарности, в различных слоях общества сохранялись ложные представления о характере народа как о сплоченном, лишенном внутренних противоречий социальном организме.

Подобные взгляды, естественно, были присущи и некоторым партийным лидерам. Не учитывая классового расслоения в народе, они и партию рассматривали как силу, стоящую на страже не классовых, а общенациональных интересов.

Уже после съезда, по возвращении в Яунде, у меня состоялась встреча с одним из видных государственных деятелей страны в ранге министра. Его канцелярия находилась рядом с президентским дворцом. Это был обаятельный человек, в прошлом занимавшийся журналистикой. Он был одним из первых африканских публицистов, верно оценивших подлинный смысл независимости Ганы и затем Гвинеи как крупный шаг к освобождению всего Африканского континента.

В разговоре он рассказал много интересного об одобренном на съезде проекте создания идеологической школы для партийных работников, об учете принципов демократического централизма в новом партийном уставе. Уже в конце беседы я спросил, как Камерунский национальный союз думает закрепить свое влияние среди крестьянства.

Министр на минуту задумался.

— Положение весьма различно на юге и на севере Камеруна, — заговорил он. — На юге, видимо, придется использовать создаваемые кооперативы и другие формы объединения деревни. Что касается деревень севера, то там Союз будет опираться на вождей, авторитет и влияние которых очень велики.

С улыбкой вспоминал он, как один из вождей юга, выдвинув свою кандидатуру в парламент, не собрал и трех голосов. Нет, на юге приобщать вождей к партийному строительству было бы бесполезно.

Крестьяне и вожди, предприниматели и рабочие, чиновники и безработная молодежь — все они на равных основаниях входили в Камерунский национальный союз, хотя, вероятно, их влияние на дела партии было различным.

Я спросил, как разрешаются неизбежные при столь широком социальном составе внутрипартийные конфликты. Мой собеседник рассказал, что наиболее напряженные и острые разногласия улаживаются на уровне национального политического бюро.

Впрочем, беседа с министром происходила позднее. А сейчас Ахиджо читал свою речь. Он не подошел к трибуне, а остался сидеть за столом президиума. Перед ним лежал орех кола — традиционное в Африке средство от усталости и жажды. Излагая большой, насчитывающий почти сто страниц, текст, президент ни разу не остановился. Он говорил без перерыва.

Зал слушал его внимательно. Напряженно вникали в слова главы государства и люди, собравшиеся под репродукторами на улицах Гарвы. Застыли лица у послов, приглашенных на открытие съезда, хотя для некоторых из них резкая критика в адрес западных держав была явной — и неприятной — неожиданностью.

— Здравствуйте, господа! Как я и обещал представляю Вам замену в составе Комитета. Позвольте представить — Марион Прэль и падре Акази. Они согласились заменить моих лейтенантов в

— Где сейчас пленники, Мозес? — спросил Жан-Батист.

— В подвале.

— Сколько их?

— Всего пятеро.

— Нам надо устроить показательный суд над ними, собери местных жителей!

Со стороны противника, размахивая носовым платком, шел человек. Папаша Борю встретил его на ничейной земле и отконвоировал к командиру. Это оказался Шарль Хоннегер собственной персоной.

— Что вам угодно? — спросил Бевэн.

— Я хочу говорить с вашими главарями.

— Перед вами четыре "главаря".

— Мы против бесполезного кровопролития. Предлагаем следующее: распустите Совет, сложите оружие и передайте власть нам. Тогда вам ничего не будет.

— Ну ясно, вы просто превратите нас в рабов, — ответил я. — Вот наши предложения: возвратите похищенных девушек и сдайтесь. Ваших людей мы возьмем под наблюдение, а зачинщиков посадим до суда в тюрьму.

— Наглости у вас хоть отбавляй! Посмотрим, что вы сделаете с вашими охотничьими хлопушками.

— Предупреждаю, — вмешался Мишель, — если у нас будет убит хоть один человек, мы вас повесим.

— Постараюсь не забыть!

— Раз вы не желаете сдаться, — сказал я, — поместите похищенных девушек, вашу сестру и мадемуазель Дюшер для безопасности вон на ту скалу.

— Ничего не выйдет! Ни Мад, ни сестра ничего не боятся, а на остальных плевать. Если их убьют, после победы найдутся другие. Хотя бы Мартина Соваж.

В ту же секунду негодяй шлепнулся на землю с разбитой физиономией — Мишель оказался быстрее меня.

Шарль Хоннегер поднялся, бледный от ярости.

— Вы ударили парламентера, — прошипел он.

— Сволочь ты, а не парламентер. Убирайся, покуда цел!

Едва Хоннегер скрылся за гребнем, в лощину въехал второй грузовик, и мы быстро установили направляющие для запуска ракет.

Внутри царил разгром. Картины кисти известных мастеров в вычурных рамах, вкривь и вкось висевшие по стенам салона, были изрешечены пулями. Два пустых огнетушителя свидетельствовали о том, что здесь тоже едва не вспыхнул пожар. В вестибюле валялся Изуродованный взрывом труп Шарля Хоннегера; пол и стены были утыканы осколками.

По каменной винтовой лестнице мы спустились в подвал; железная дверь гудела от ударов: кто-то стучался изнутри.

Едва мы отодвинули засов, как навстречу нам выскочила Ида Хоннегер. Мишель схватил ее за руку.

— Вы куда?

— Где мой отец? Брат?..

— Ваш брат убит, а отец… он пока жив.

— Неужели вы его?..

— Мадемуазель, — сказал я, — из-за него погибли двенадцать наших людей, не считая ваших.

— Это ужасно. Зачем они это сделали? — проговорила она и залилась слезами.

— Этого мы еще не знаем, — ответил Мишель. — Где девушки, которых они похитили? И эта, ну, как ее, кинозвезда?