Олег Пауллер - Псы войны. Гексалогия [СИ]

— Так оно и есть, — решил защитить честь мундира Голон. — У всех посольств есть строгая инструкция куда можно тратить деньги из представительского фонда, а куда нельзя. Иначе могут быть большие неприятности.

— Значит денег не тронь, а моряков морить голодом можно! — вспыхнул Галицкий и хлопнул виски. Сразу успокоившись после этого, он продолжил:

— Так вот, стал я рассаживать гостей. Кают-компании на китобойце нет, поэтому нашего посла с президентом поместили в капитанской каюте. На китобойце она очень маленькая. Там можно разместить четырех, а набилось дюжина. Одни сидели друг на друге, другие толкались в дверях. Я стал выталкивать лишних в каюту гарпунера, расположенную напротив, но никто не соглашался. Все эти ребята были министрами или госсекретарями. Они все были твёрдо уверены, что должны находиться исключительно подле президента. Кое-как мне удалось уговорить нескольких министров перейти в каюту гарпунёра, которая располагалась напротив. Пока я рассаживал этот бомонд, нижнюю палубу захватили остальные гости. Их набилось так много, что негде было яблоку упасть, не то, чтобы присесть.

У Акимцева от удивления вытянулось лицо:

— Как же так? Куда смотрела охрана, как же безопасность первых лиц?

— А что ты хочешь! Здесь европейский обед на халяву даже для министров является большой роскошью. А для простого люда и нижних чинов это вообще невообразимое счастье до сих пор!

Голон вспомнил приём в Гинкале и согласно кивнул. Тем временем, лётчик продолжал свой рассказ:

— Я ходил как неприкаянный, а потом вспомнил, что в радиорубке есть раскладной стульчик. Поднимаюсь, значит, я за ним наверх, а тут путь мне преградил тот самый толстопузый генерал. Я по своей наивности думал, что он меня запомнил, когда я рассаживал посольское и президентское окружение, но не тут то было! Он стоял не шелохнувшись, загораживая своим могучим телом весь дверной проем. Я немного постоял, глядя в его выпученные черные глаза. Смотрю на него не моргая, а в ответ никакой реакции! Чёрный обелиск, да и только! Тогда я обратился к нему по-английски.

— Разрешите мне пройти.

А он вдруг отвечает по-русски:

— Чё надо?

Да таким грубым голосом, что я от такого хамства чуть на попу не сел. От удивления я еле пролепетал:

— Да стул мне надо взять в каюте радиста.

Он немного подумал и говорит:

— Проходи, — и чуть отступает в сторону. Я пытаюсь протиснуться в узеньком судовом коридоре между переборкой и его пузом.

— Ну и толстый же ты, — говорит он мне. Да еще опять по-русски, да без всякого акцент! От удивления я вновь раскрыл рот. Даже на ум реплика никакая не пришла, — лётчик так живо разыграл сценку, что все присутствующие заулыбались, включая всё время хмурившегося Джина. Не желая прерывать рассказ лётчика, он сам насыпал кофе в турку, залил его водой из закипевшего чайника и поставил на газовую горелку. Тем временем, Галицкий продолжал:

— Ну, думаю, даже при теле президента находятся наши ребята! Взяв этот чёртов стульчик, я вновь с трудом протискиваюсь между генералом и переборкой и спускаюсь на нижнюю палубу. Оказалось, что я зря старался! За эти несколько минут гости начисто смели всю пайку. Наши из команды попытались найти для меня что-нибудь на камбузе, но бесполезно. Так и не перекусив, я вновь поднялся на мостик. Наш китобоец вышел из лагуны в открытое море. Прикинув, сколько времени потребуется на обратный путь, с учётом, что пища уже съедена, а вино выпито, я приказал капитану возвращаться. На обратный курс он повернул уже не так лихо. В общем, дошли благополучно и лихо ошвартовались у места прежней стоянки. Президент и посол наблюдали за нашими манёврами уже с крыла капитанского мостика. Подали парадный трап, специально изготовленный для такого случая и покрытый богатым ковром. Как только все сошли на берег, церемония передачи судна и окончилась. Посол при прощании даже пожал мне руку. Я же едва сдержался, чтобы не сказать ему пары "тёплых слов"… — рассказчик вновь потянулся за бутылкой.

— А что было потом?

— Потом? — Галицкий на этот раз только пригубил рюмку и улыбнулся. — Потом липовый экипаж снял морскую форму и отправился на работу в порт, а мои ребята по-прежнему остались на китобойце. Но с этого времени нам стали поставлять продукты питания и подбрасывать понемногу топливо. Недели через две Богана наняла какого-то моряка эфиопа и не дала человек восемь для охраны. После этого мои ребята улетели в свою Одессу, а меня вызвал к себе Аспид и предложил перейти в авиационное подразделение войск специального назначения. Я, конечно, согласился…

— Почему? — спросил Джин

— А, ты, зелёный, не соображаешь, что ли?

— Нет, — обиделся юноша.

— Если бы я отказался, меня загнали бы в какой-нибудь Якутск или рулить сельхозавиацией под Кусанаем до самой пенсии, — зло ответил Галицкий. — Тебе, парень, не понять, что значит летать под небом Африки.

— Не кипятись, майор, — шепнул Галицкому Сергей. — Это сын Коренева.

— А, понимаю, на его отца списали разгильдяйство наших партократов. Сс. ки, — выругался лётчик. — Всё тратят на помощь братским партиям и дружественным народам, а дома — хоть шаром покати…

Рука Джина дрогнула, кофе залило огонь газовой горелки…

Девятнадцатого августа поутру состоялось последнее заседание Госсовета, в котором участвовал Шеннон. На нём основная дискуссия разгорелась вокруг двух животрепещущих тем: встрече британской делегации и проведению парламентских выборов, назначенных на двадцать третье августа. Вследствие этого рассмотрение вопросов безопасности по предложению Морисона было отложено. Заседание длилось необычайно долго, поскольку советники никак не могли выработать единую позицию. В конце концов возобладало мнение Лоримара, который предложил задержать британских эмиссаров до оглашения результата выборов и только после этого подписать с ними соглашение. Распалённые спорами, занятые своими мыслями и уставшие, бесплодной дискуссии советники участники заседания пропустили мимо ушей сухой доклад Шеннона, который сообщил об окончании подготовки экспедиции в Страну Винду. Многие из них откровенно зевали, а Морисон даже высказал удовлетворение тем фактом, что Шеннон будет отсутствовать в столь важные для Республики Зангаро момент:

— Что Вы имеете ввиду, советник? — спросил его доктор Окойе, по своей привычке склонив голову на плечо.

— А то, господин председатель, что отсутствие большей части жандармов убедит международных наблюдателей в независимости выборов! Чем меньше будет полиции и жандармов на улицах, тем будет нагляднее…

— А Вы что думаете, полковник?