Александр Руджа - Не чужие [СИ]

Нарушение нормального газообмена в легких, накопление в крови углекислоты — вспомнилось из зазубренного когда-то к сессии учебника; вот когда бы мне лишний кислород пригодился. Я как-то внезапно сообразил, что вот это — все, конец. Сломанные ребра, искалеченные навсегда ноги — а теперь вот еще и галлюцинации. Руки начинали подрагивать от напряжения, долго я так не провишу. Впрочем, всегда есть выход…

— …Извиняюсь, уважаемый, не подскажете, как отсюда в центр выбраться?

Занятый своими мыслями, я даже не сразу сообразил, что обращаются ко мне. А сообразив, помотал головой, выбираясь из давящих горьких мыслей и нахмурился:

— Смотря что понимать под центром. Если вам в старую часть, это в одну сторону ехать, если к площади Ленина — в противоположную. Какая улица интересует?

Рассмотреть собеседника отчего-то не получалось, на фоне застланного облаками неба его силуэт казался слишком контрастным, словно вырезанным из плотного картона. Видна была только потертая коричневая куртка из толстой кожи, плотные темные штаны, неновые высокие рабочие ботинки на рифленой подошве. Ветер бросался легкими темными волосами, черты лица были тонкими, непрочными, расплывающимися.

— Пожалуй, та, что ближе к воде, — силуэт приблизился. Странное дело, с чего я взял, что у парня черные волосы? На голове у него была шляпа, вроде той, что в фильмах Серджо Леоне носили ковбои, вроде Клинта Иствуда, только тулья, пожалуй, высоковата. Правый глаз прикрывала глухая кожаная нашлепка. Из десантников, что ли? Им такие вольности позволялись в последнее время.

— Тогда любой автобус в сторону порта, — решил я. — Ехать долго, само собой, другая часть города как-никак, но это будет конечная, так что не пропустите.

Одноглазый парень кивнул.

— Благодарю, уважаемый. Впрочем, слова благодарности — пустое дело, они всегда стоили очень мало. Быть может, вам необходима какого-либо рода помощь?

— Какая еще помощь? — я уже отворачивался. Помощь мне была нужна, очень нужна, с одним рыжим и беспредельно жестоким существом, но тут уж никто не мог мне помочь. Сами, сами…

— Ну, вот хотя бы с этой дурацкой ржавой лестницей разобраться, как насчет этого? — он ступил еще ближе, и я, наконец, разглядел лицо. Дурацкая шляпа пропала без следа, оба глаза были на месте. И они были полностью, беспросветно черными — два провала на месте зеркала души, и оттуда на меня словно бы глядели целые армии висельников, орущих воинов в железных шлемах с окровавленными топорами и извивающихся лжецов с длинными языками, которые не помещались во рту. И кружились в странном вечном хороводе тысячи ворон. Что это означало?

— Что?

Эхо разнесло мой крик до самого верха пустой шахты. Ответа не было.

Примечание к части

*В мире «Не чужих» не было Второй Мировой войны, поэтому Алексей Маресьев работал в мирной сфере — что, правда, все равно не уберегло его от травмы.

Понятия не имею, как мне удалось добраться до самого верха — к тому моменту я видел и понимал уже очень мало. Просто в какую-то минуту оказалось, что черный пульсирующий туман перед глазами почти рассеялся, под локтем левой руки у меня уже последняя скоба, а правой я безуспешно царапаю заваренную крышку технологического отверстия. Крышка сидела в отверстии не очень плотно, сквозь пунктир дырок были видны внутренности тоннельчика — там горел свет. Слабым, мигающим аварийным проблеском — но горел же.

Я саданул по крышке кулаком — по шахте разнесся звон, не как от колокола, а противный, какой-то жестяной, вибрирующий. «Туууоомммммм!» А крышка даже не подумала выпадать. Стояла намертво. Да здравствует советская ацетиленовая сварка — самая прочная сварка в мире!

Часы — противоударные, американские, хорошие — безбожно врали: если верить им, выходило, что с момента, когда капсула пилота, заскрипев под чудовищной силы ударом материнского корабля пришельцев, рухнула в шахту, минуло чуть меньше трех часов. Но этого не могло быть — я провел под землей уже как минимум несколько дней. Я терял сознание и приходил в себя, засыпал и просыпался, умирал и несколько раз воскрес — вполне возможно, наверху минуло уже много лет. Странно, что я до сих пор не страдал от голода и жажды, но это можно было объяснить свойствами комплекса. Рядом Днепр, казацкие стоянки, древние магические острова — я вполне мог питаться их старой энергией.

Мысли путались и черными обессиленными мошками медленно падали на дно сознания. Как через несколько минут на дно шахты упаду и я. Плотная темнота вокруг облизывалась и ухмылялась, и я скалил зубы в ответ — мол, держись от меня подальше. Она слушалась и отступала, но мы оба знали, что это ненадолго. Чертов люк, престарелое дитя любви трубопрокатного завода и допотопных сварочных аппаратов, не желал открываться.

Я повис на одной руке — правая окончательно онемела от постоянных ударов по крышке — и закрыл глаза. Обидно, что так и не удалось выбраться — в таком возрасте никогда не думаешь о собственной смерти всерьез, ты всегда кажешься себе неуязвимым ловким героем, которому нипочем любое приключение и любая беда. Многие не понимают своей ошибки до конца — ведь на самом деле мы не более, чем хрупкие, неповоротливые фигурки из мягкой кости из расползающейся мышечной ткани. Мы умираем так же легко, как зажигаем сигарету. Чудо, что в мире там, наверху, еще кто-то остался в живых.

Мне, правда, едва удалось дожить до осознания этой нехитрой истины. А значит, ее ценность уверенно стремилась к нулю. Жаль, черт побери, жаль…

Крышка надо мной вылетела с громким «бэммм!» и унеслась в темноту внизу — смятая и бесформенная. Из отверстия показалась чья-то голова.

— Живой ты там? Держи руку, поднимайся осторожно и медленно — в тоннеле тесно. Но я тебя вытащу, не беспокойся.

Через соединительную кишку, и правда, очень узкую, рассчитанную, наверно, на гимнастов и кандидатов в мастера спорта, неизвестный спаситель тянул меня волоком, а сам пятился задом на четвереньках. На блестящей внутренней поверхности неизвестным мастером были выгравированы словно бы темные, дрожащие иконы — но потом я понял, что это были просто отражения моего лица, искаженные и подсвеченные аварийными огнями. Все звуки здесь, внутри, усиливались, и я наяву слышал, как медленно осыпаются бетонные перекрытия в оставленной шахте, и надрывно воют и звенят сигналы тревоги в дивном мире живых, куда меня тащили за шиворот.

— Ты из спасателей? — мой голос звучал странно, отражаясь от металлических стенок, он приобретал какой-то неживой оттенок, словно у роботов, которые сидели внутри игральных автоматов, установленных недавно для развлечения в Доме одежды. — А где остальные?