Владимир Васильев - Смерть или слава. Чёрная эстафета [сборник]

Тут из купола показался Костя в сопровождении трех ребятишек с пульсаторами. Видно, решил, что единственного блас-та будет маловато. Ребятишки, то бишь карьерные роботы с насадками для дробления монолитной породы посредством направленных микровзрывов, при умелом управлении таких дел наделать могут, что держись-закапывайся. И гости это, похоже, прекрасно знали. Тсчно, старатели!

Костя игриво помахал пультом:

— Привет, коллеги! Проблемы какие-нибудь?

Предводитель пришлых мало смутился, но наглости у него заметно поумерилось.

— Мы хотим улететь с Волги. Вот, договариваемся, — объяснил он Косте.

— Этот корабль, во-первых, мал для вашей группы, а во-вторых, уже занят. Ищите спасения в другом месте, — сказал как отрезал Костя. Умеет он говорить убедительно. Даже завидно, ей-право!

Я отвлекся было, но тут пискнул радар-искатель. В небе над Астраханью, на востоке, быстро перемещались две точки, оставляя за собой могучие инверсионные следы — белые, быстро расползающиеся струи на фоне пронзительной голубизны. Сначала они равномерно ползли на запад, в глубь материка, потом качнулись, изменили курс и стали быстро снижаться.

Прямо к заимке.

Я выругался. Патрульные ракетопланы, что ли?

Но это оказался не патруль. Два уплощенных аппарата, отдаленно напоминающих формой скутер-крыло, пронеслись над заимкой и быстро пошли на разворот.

И тут мое пресловутое чутье скомандовало мне: рви отсюда, дядя Рома! Куда угодно! Да поживее, поживее!

Я вскочил, бросил на пол инструмент и кинулся к выходу. Люк еще не успел толком зафиксироваться в открытом положении, а я уже нырнул наружу головой вперед, упал в пыль, перекатился и припустил бегом к куполу. Я успел увидеть круглые Костины глаза, намалеванные рожицы на корпусах ребя-тишек-роботов, и тут сверху сплошным потоком полился огонь. Кто-то страшно закричал, сгорая заживо, спину мне ошпарило, а потом я рухнул за выступ купола у самого шлюза, на меня плюхнулся Костя, больно заехав пультом в висок, но эта боль меркла перед жаром, который жрал нас, жрал и все не мог проглотить.

А потом все кончилось — сразу и вдруг. Жар отступил. Нестерпимо воняло паленой органикой.

Над нашей спасительной щелью заклинило косой обломок с рваными краями — я узнал его, едва взглянув. Это был кусок обшивки «Саргасса». Самое странное, что он остался холодным. Будто и не было никакого жара минуту назад.

Костя пошевелился, чертыхнулся сквозь зубы и ударом ноги сшиб обломок на землю. Встал. Следом поднялся и я.

Кулаки сжались у меня сами собой, а на глаза навернулись предательские слезы.

На месте моего верного кораблика, моего трудяги «Саргасса», чернела безобразная воронка, полная искореженных железок, в которых узнавались как останки звездолета, так и останки парочки вездеходов. Рядом с воронкой, совершенно неповрежденные, валялись двухпотоковый бласт и широкополая шляпа предводителя старателей. Самый дальний от воронки вездеход не разорвало на части — его просто отшвырнуло на купол, запрокинув набок, гусеницами скорее кверху, чем наоборот, и внутри вездехода сейчас кто-то гнусаво хныкал.

Между воронкой и куполом тремя оплавленными комками торчало все, что осталось от горняцких роботов.

В стороне поднялся один из пяти старательских сыновей-пешек. Бласта в руках у него уже не было, а лицо сделалось совершенно очумелым.

А в голубом небе Волги, виляя инверсионными хвостами, уходили прочь два истребителя чужих. Они явно не собирались совершать еще один заход — заимка им была неинтересна. Звездолет сожгли и убрались. Наблюдение это отложилось куда-то на самое дно сознания.

С минуту я отрешенно таращился на обломки. Потом зачем-то подобрал бласт. Уцелевший старатель тотчас поднял руки и испуганно поглядел на меня. В вездеходе продолжали хныкать.

Костя опомнился первым — заглянул, пригнувшись, внутрь вездехода. Откинул до отказа дверцу и запустил руки в кабину. Оттуда он вытащил мальца лет четырех, зареванного и перепачканного в крови. Но кровь, похоже, не его — малец остался целехонек, просто был напуган дальше некуда.

Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой — ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.

— В дверь ее не вытащить, — сказал Костя без выражения. — Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.

Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.

— Давай сюда, чего пялишься? — гаркнул Костя на очумелого старателя, и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною па-почкин двухпотоковый бласт.

Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.

— Мама, — тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.

— Все, пацан, — глухо сказал я. — Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.

Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.

— Эй, ты! — Я обернулся к уцелевшему старателю. — Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? — Я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.

— Сосед, — отозвался старатель нетвердым голосом. — Сынишка соседский.

Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.

Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.

— Зачем они это сделали, хотел бы я знать… — пробормотал он. — Как ты думаешь?

Я пожал плечами. Что тут ответишь? Война… Не дурацкая перестрелка в «Меркурии» или на атакованной заимке. Большая война. С крейсерами и звеньями истребителей в небе.

Но что плохого мы сделали чужим? Или это по-прежнему из-за красной кнопки и явившегося корабля?

Тогда эти люди на твоей совести, дядя Рома. Вот этот пацан, в одночасье ставший сиротой, — на твоей совести. Что ты будешь делать дальше?

Усилием воли я отогнал черные мысли. Не время. Может, мне и суждено когда-нибудь раскаяться. Но не сейчас, это точно.

Что же дальше? Корабля у меня больше нет. Старатели по всему континенту скорее всего озверели, и помощи ждать неоткуда. Только от Юльки или других летунов. Но как им дать знать о себе? Юлька убеждена, что я уже вытащил Чистякова Костю и в данный момент пытаюсь разузнать, что с Риггельдом.

— Костя, — спросил я. — У тебя связь-станция космодромную волну берет?