Сергей Москвин - Пифия

Несколько раз вместо Стратега в клетку заходила женщина в белом халате – приносила еду. Но она даже не разговаривала с Майкой, молча ставила на стол тарелки и так же молча уходила. Еда была вкусной. Наверное, вкусной, потому что выглядела красиво. Но Майка чувствовала только горечь во рту, когда ела ее. Да и когда не ела – тоже.

Горечь проникала из ее мыслей. Они отравляли вкус еды, они же сделали Майку злой и неуклюжей. Все, к чему она прикасалась, валилось из рук. Карандаши ломались, краски проливались, кубики рассыпались, мяч норовил закатиться под стол или под кровать, шнурок для прыганья и даже калейдоскоп валялись на полу без дела, лишь тощая кукла таращила на Майку свои бессмысленные глаза. Она так уже надоела своим взглядом, что порой Майке хотелось проткнуть куклу карандашом или оторвать ей голову. Майка не делала этого только потому, что знала, если она сломает куклу, станет еще хуже. Как случилось, когда она прогнала женщину-кошку.

Но разве можно было поступить иначе?! Ведь женщина-кошка украла ее! Женщина-кошка убила ее сестру! Пусть не сама, но она позволила убийцам это сделать, хотя могла их остановить! Она лгала, убивала людей! Она… плохая. И Майка правильно поступила, прогнав ее!

Тогда почему ей так больно?

Боль мучила Майку с той поры, как женщина-кошка ушла, а она осталась со Стратегом. Майка надеялась, что со временем боль пройдет, но та не проходила. Наоборот, с каждым днем становилась только сильнее.

Майка сползла с кровати, шлепая ногами по ковру, дошла до противоположной стены и повернула обратно. За два дня она исходила свою клетку вдоль и поперек – девять шагов в одном направлении, десять и еще два в другом. Зато не нужно ни от кого прятаться и никуда бежать, как она бегала и пряталась вместе с женщиной-кошкой! Не надо опасаться, что ее будут травить собаками или запрут в железную клетку!

Конечно, не надо, потому что она уже там. Стратег посадил ее в клетку и кормит и поит, как прирученную домашнюю крысу. Вот кто она такая! А женщина-кошка никому не позволила бы посадить себя в клетку. Потому что она не крыса! Даже когда злые солдаты силой засунули ее туда, женщина-кошка стала драться с ними.

Мысли в голове проделали неожиданный поворот, окончательно запутав Майку. Она вдруг вспомнила, хотя вроде бы и не забывала, что и в кабинете у злого доктора, и в железной клетке, где ее заперли злые солдаты, женщина-кошка дралась не за себя. Она дралась за Майку, защищая не свою, а ее жизнь.

И в баре на Белорусской, и позже в тупике, у вагонетки с золой, она тоже защищала Майку. И во время обвала. Если бы не женщина-кошка Майку вполне могло завалить камнями или раздавить перевернувшейся дрезиной.

– Она позволила бандитам убить сестру, – упрямо возразила Майка самой себе.

Но та, другая Майка, с которой она спорила, тоже нашла, что возразить.

– А сколько раз потом спасала тебе жизнь?

Майка принялась считать, но той другой это было не интересно.

– И чем ты ей отплатила? Прогнала.

Об этом можно было не напоминать. Майка помнила свой последний разговор с женщиной-кошкой до мельчайших деталей. Помнила, как опустила глаза и как сказала ей «уходи». Помнила, как пошатнулась женщина-кошка, словно ее ударили ножом или выстрелили в упор, у нее даже остановилось дыхание, как она повернулась и, нетвердо переступая ногами, словно раненая, побрела прочь.

– Я… я… – Майка почувствовала, что заикается. – Я не могла иначе. Мне было тяжело.

– А сейчас легко?

Майка всхлипнула, а та, другая, безжалостно продолжала:

– Оглянись вокруг. Посмотри на то, что ты получила взамен. Клетку с обклеенными бумагой стенами и глупую куклу с равнодушным взглядом. Почему же ты не радуешься? Ты же этого хотела.

Майка дернула головой и снова всхлипнула.

– Я не хотела.

– А чего ты хотела, когда прогнала ту, которую называла мамой?

– Я не называла.

– А как же «мама говорит правду» и «спой еще, мама»? Или забыла?

Майка ничего не забыла. Размазывая по лицу слезы, она бросилась к столу, на котором сидела принесенная Стратегом кукла, схватила ее за волосы и рывком оторвала голову, а потом швырнула и голову, и обезглавленное туловище через всю комнату.

Нет, она не ошиблась. Стало только хуже.

Сведения, которые сообщили брамины о сталкерах, побывавших на Полежаевской, оказались весьма расплывчатыми. Неудивительно, что брамины не смогли разыскать этих людей. Но Гончая точно знала, с чего начинать поиски.

Ответ подсказал заигрывающий с ней пограничник Краснопресненской. Этот ответ был связан с ее старым знакомым по имени Шериф. Суть службы Шерифа состояла в расследовании именно таких происшествий, выяснении всех их обстоятельств. Правда, его служебный интерес ограничивался станциями Кольцевой линии и перегонами между ними, но Гончая представить не могла, чтобы трагедия Полежаевской, о которой говорило все метро, не привлекла его внимание. Даже если это не так, разговор с Шерифом мог помочь выйти на след очевидцев трагедии. Но тот обретался на Краснопресненской, а туда еще нужно было как-то попасть.

Гончая понадеялась на помощь браминов, но с ними ей оказалось не по пути. Выбрав исполнителя для своего заказа, они не стали задерживаться в Китай-городе, что, по мнению Гончей, было весьма разумно, а в сопровождении нанятых для охраны молодчиков сразу отправились на Таганскую, планируя доехать оттуда по Кольцу до Киевской, где до Полиса уже рукой подать. По сравнению с любым другим маршрутом этот путь был наименее опасным, хотя и не самым близким.

В отличие от браминов вход на Таганскую для Гончей был закрыт. Уж в этом обещании Стратега можно не сомневаться. Единственный доступный маршрут пролегал через наводненный красными шпиками Кузнецкий мост и обитель их непримиримых врагов – фашистский Рейх. Гончая отнюдь не была уверена, что после недавних событий на Тверской и Пушкинской, особенно после гибели пяти штурмовиков в концлагере, пограничники Рейха отнесутся к ней благосклонно. Вдвоем с Майкой она ни за что не решилась бы на такую авантюру, но без девочки можно и рискнуть.

Свою помощь неожиданно предложил Коленвал, когда узнал, куда направляется его старая знакомая. По его словам, к Баррикадной шли двое его ходоков, он так и сказал «мои ходоки» и вызвался познакомить с ними Гончую.

Ходоки оказались челноками, но на обычных торговцев походили мало. Оба выглядели опытными и тертыми бродягами. Гончая с первого взгляда определила, что на их счету немало рискованных и опасных путешествий. Практичная одежда, добротная, а главное крепкая, неизношенная обувь: у одного – кирзачи, у другого – армейские берцы, наконец, оружие: укороченный автомат со складным прикладом и ухоженная охотничья двустволка – все указывало, что эти двое серьезно подготовились к предстоящему походу.