Борис Батыршин - Крымская война. Соотечественники (СИ)

Корнилович подобрал хворостину и стал с отсутствующим видом чертить в пыли какие-то загогулины. Эссен прокашлялся, чтобы скрыть волнение. А ведь не случись чехарды с Переносами, мичмана Корниловча, ждала бы служба в белом Черноморском флоте, французская эмиграция и сорок лет жизни на чужбине. А тут - вон оно как обернулось.

- Уговаривать, препятствовать не буду. Решил – значит, решил, не гимназист. И вот что...

Он сделал паузу.

- «Де Хевиленд» готов к вылету. От сердца отрываю, у нас их всего два... Покидай во вторую кабину пяток канистр с газойлем, жестянку моторного масла, пару тарелок к «Люське», и лети с богом. Это не «эмка», часов пять в воздухе продержишься запросто. А там сядешь, дозаправишься и дальше. Карты, правда, нет, но ты по компасу дуй на норд-вест, а потом вдоль береговой черты. Если с погодой повезет, можно и до Румынии долететь.

- Сдалась мне эта Румыния! - упрямо мотнул головой мичман. - Я лучше к Херсону, а дальше вдоль Днепра, на Екатеринослав. Степь ровная, где сесть - найду, а там видно будет.

Эссен испытующе посмотрел на мичмана.

- К красным, значит? Ну, дело твое, Жора…

Корнилович пожал плечами, кивнул.

- Вот и ладно. Тогда я в ангар, а ты запускай и лети с Богом. Моториста пришлю, поможет. Говорить больше никому не надо, я сам все объясню.

- Но как же так, Реймонд Федорыч? - Корнилович нервно теребил в руках пилотский шлем. - А с нашими попрощаться? Нехорошо как-то, тишком да тайком...

Эссен похлопал мичмана по плечу.

- Долгие проводы - лишние слезы, Жора. Поймут. Ты хоть собраться успел?

Корнилович кивнул на лежащий у стены ангара вещмешок.

-Негусто у тебя барахла, чтобы начинать новую жизнь. Ну ладно, мичман, удачи! Даст Бог - свидимся...

***

«Де Хевиленд» сделал над Качей прощальный круг. Эссен помахал старому другу рукой, и тут глаз зацепился за какую-то несообразность. Лейтенант торопливо извлек из нагрудного кармана френча складной тридцатикратник, поднял к глазам и...

Точно! В обеих кабинах - головы. В задней-то Корнилович, а кто впереди?

- Братец, это ты помогал мичману заводиться?

Пожилой унтер - из здешних, качинских, забытых при эвакуации, - степенно кивнул.

- Так точно вашбродие! Я самый и есть.

- А кто к нему в аппарат сел - видел?

- Как не видеть? Один их энтих, пятнистых. Как вы, вашбродие, ушли, он и подбегает. Побалакал с мичманом, потом бе-е-егом к автомобилю. Мичман мне и говорит - подождем мол, человек со мной полетит, а ты пока масло проверь. А я что, мне сказано проверять - я и проверил.

- И что? - жадно спросил Эссен.

- Масло-то? В порядке, что ему сделается...

- Да не масло, а этот, которого ждали!

- Он, вашбродие, назад прибег. Бегит и тащит на плече баул. Тяжелый - его, болезного, аж перекосило. Я хотел подсобить, а тот ни в какую. Так и корячился, пока не склал в аппарат. Залез, мне рукой машет - «заводи»! Ну, я и завел…

- А потом?

- А что потом? Улетели, и вся недолга! - ответил унтер и кивнул на таящий в туманном мареве «Де Хевиленд».

Повторяется история с Фибихом? Приставил к боку пистолет, заставил взять с собой? Да ну, бред, наверняка Жора взял парня по своей воле. А может, они заранее сговорились? Тоже ерунда, он же сам только что предложил Корниловичу аппарат…

Эссен потянулся к рации, помедлил, опустил руку. В конце концов, кто знает, что в головах у «потомков»? В любом случае, это осознанный выбор - и Виктора и Жоры Корниловича, - а значит, не надо им мешать. А остальные пусть думают, что все идет по плану и «Де Хевиленд» улетел в город. Сказать, конечно, придется - потом, в Севастополе. К тому времени Корнилович будет далеко.

III

Минная стенка

Адашев потянул из кузова носилки. Лежащий на них «Пирс-Эрроу» раненый - изможденный, заросший седоватой щетиной, с длинным, изрытым оспинами лицом, - страдальчески охнул.

- Полегче, братец, не дрова грузишь!

Матросы приняли носилки и бегом понесли к трапу.

-...только представьте, эти мерзавцы посмели вломиться в госпиталь! - возмущался Штакельберг, окруженный юнкерами четвертого взвода. - Требовали морфину, спирту, к Сашеньке приставали, батюшке ее, Фаддею Симеоновичу, доктору, по морде дали. Пенсне разбили, скоты!

Фаддей Симеонович Геллер, худой, как щепка, несуразно длинноногий, одетый слишком легко для ноября - в потертое соломенное канотье и парусиновый дачный пиджачок - сидел в кабине «Пирс-Эрроу» Его пальцы длинные, узловатые, пальцы музыканта или хирурга, сжимали ручку саквояжа. Рядом с пристроилась барышня в бежевом платье и толстой косой, обвивающей прелестную головку. Платье носило следы некоторого беспорядка. Адашев подошел поближе, исподтишка косясь на барышню.

«…счастливчик, однако, Никол! Экую красулю оторвал...»

-...а тут мы! - продолжал Штакельберг. - Подъезжаем, и видим, как двое этих «пролетариев» барышню на крыльцо выволакивают, всю ободранную. Никол «люську» схватил и как даст над головами! Те девушку отпустили и тикать. Я кричу - «Стой, стрелять буду!» а Михеев «люську» на капот пристроил и резанул - всех троих, одной очередью!

- Точно. - подтвердил Адашев. - А еще четверых мы из госпиталя пинками выбили. Мерзавцы разломали шкап с медикаментами и принялись пузырьки откручивать.

- Спиритус вини искали? - деловито спросил юнкер с обшарпанным казачьим карабином.

-Точно так-с! - хихикнул Штакельберг. А он на самом видном месте стоял - здоровенная бутыль с наклейкой: «ЯДЪ» и адамова голова!

- А вы, господа, бутыль, часом, не прихватили? - осведомился другой юнкер, вооруженный редкостным «Винчестером» с рычажным затвором. - Не оставлять же этим мизераблям?

Адашев скромно потупился.

- И что, их тоже в расход? - спросил другой юнкер. Он стоял, опершись на пехотную трехлинейку с прикрученным телескопом; его трубка была аккуратно замотана чистой портянкой и перевязана шнурком.

- Да нет, зачем? - пожал плечами Штакельберг. - По зубам вдарили прикладами и погнали к свинячим чертям.

-А я говорю, надо было их тоже! - сумрачно сказал Михеев, до сих пор не принимавший участия в разговоре. - Они-то Сашеньку не пожалели...

- Как вы можете, так говорить, Николай?

Голос у доктора Геллера оказался высоким и каким-то надтреснутым. Упомянутое пенсне - и верно, без одного стеклышка, - хирург держал в руке и для убедительности им размахивал.

- Вы так молоды, а уже привыкли к жестокости! Саша, душенька, скажи ему! Да, ужасы Гражданской войны делают из многих чудовищ, но надо как-то этому сопротивляться! У вас вся жизнь впереди, как можно прожить ее в ненависти?

Михеев промолчал, лишь глянул на Фаддея Симеоновича исподлобья.

- Господин врач, а как вышло, что вас забыли? - спросил Адашев. - А его превосходительство уверял, что госпиталя давно отправлены..?