Олег Верещагин - Волчья песнь

Но уберечься снова не получилось — двигаясь, как в танце, последний из бойцов врага рассёк грудь Димки наискось до самых рёбер — и отскочил таким же почти изящным движением… только затем, чтобы тут же снова прыгнуть вперёд — и…

Димка закричал — не от боли, от ярости — и, отшатнувшись, снялся с вошедшего в грудь под левой ключицей клинка; сторк ударил его молниеносно выхваченным из рукава стилетом. Краем уха услышал крик того, который по-прежнему стоял у кустов — гневный, высокий — и понял, что времени осталось очень мало. Прыжок, бросок — нога Димки впечаталась в зеркальную маску, сторк полетел наземь, кувыркнулся, вскакивая снова, но Димка был уже рядом. Его обливающееся кровью тело уже полумёртвой тяжестью вновь сбило сторка — и, навалившись сверху, землянин с хриплым рыком обеими руками с размаху вогнал нож в грудь врага, пробив и лёгкий доспех, и куртку.

Сторк резко раскинул руки, дёрнулся и замер. Димка остался лежать на нём — неподвижный, затуманенным взглядом он видел, как к нему подходит последний из сторков. Он откинул забрало и явно спешил, держа в руке что-то непонятное, какой-то прибор. В правой руке. А в левой — для подстраховки — стилет. Сторк был совсем мальчишкой, лет Дика или даже Олмера, но его лицо уже выглядело совершенно бесстрастным. Он даже не смотрел на своих убитых товарищей и не стремился проверить — может быть, они ещё живы?!

Его интересовал только землянин.

А Димка ощутил, что быстро уплывает куда-то по мерным и довольно приятным волнам. Он так устал, что ни на что не оставалось сил, а главное — желания. "Я столько сделал, что теперь, наверное, заслужил право отдохнуть…" — лениво проплыла и канула всё в те же волны мысль.

Сторк присел на корточки — и…

…прыгнувший из кустов волк, схватив его правую руку над кистью, оторвал её — так же легко, как человек разрывает бумажный лист. Сторк не успел ничего сделать, никак отреагировать, даже, наверное, понять, что случилось — вторым движением всего мощного тела волк раздавил ему горло, переломив позвоночник и, не обращая внимания на завалившийся в траву труп, сразу метнулся к неподвижно лежащему телу землянина. Сильный, упругий язык прошёлся по лицу, шее, рукам юноши. Зверь почувствовал в человеке смерть — и завыл протяжно и жалобно, чуть ли не надсаживаясь.

Послышался шум, голоса, и люди с волками вперемешку ввалились на поляну. Люська на бегу, уронив пулемёт, вскинула руки к лицу и с нечеловеческим криком упала на колени рядом с неподвижным другом.

— Дим, Дим, Димка! — прокричала она неверяще, хватая юношу за плечи, переворачивая и — тут же отпуская его. грудная клетка Димки приподнималась еле заметно и со страшными перерывами, в которые казалось, что больше он уже не вздохнёт. Медь его волос сделалась словно бы тусклой, лицо заострилось, запали закрытые глаза, в углах рта легли глубокие тени.

Люська снова закричала, заламывая руки над телом умирающего. молча, потупившись, стояли вокруг остальные, стискивая в руках бесполезное оружие. Каждый из них отдал бы за Димку свою жизнь, но как бороться с тем, что так явно и неизбежно?!

— Род-нень-киииий! Под-ни-миииись! — Люська щекой упала на уже холодеющее лицо Димки. — Миленький, не умирай! Не оставляй меня! Я же не смогу без тебя!

Не поднимаясь, она схватила в свои руки вялые, покорные ладони Димки — и замерла, уже беззвучно рыдая. Только эти страшные рыдания показывали, что она сама ещё жива.

Горька тяжело вздохнул. Сашка покачал головой. Они ничем не могли помочь. Горька потеребил скальп на своём обрезе.

Димка умирал. И о чём тут было говорить ещё? О том, что в госпитале его ещё бы могли спасти — но… где он, этот госпиталь? Там же, где и вся остальная "когдатошняя" жизнь, которую из них и помнили-то только двое-трое…

Левое бедро снаружи распорото. Глубокая рана в правом плече. Другая — рваная, страшная — от грудины до правой ключицы. И самая страшная — под левой ключицей. Из неё ещё текла кровь.

Глядя на исколотое, иссечённое тело друга, Сашка вспомнил слова из карманной книжки медика: "Характер повреждений несовместим с жизнью." "Несовместим с жизнью," — эти слова казались почему-то страшней, чем просто "смерть".

Люська распрямилась — по кускам, словно поломанная марионетка из старого театра. Огляделась вокруг и спокойно сказала:

— Прощайте, ребята.

Сверкнул выхваченный нож. Девушка направляла его себе в горло, в ямку между ключиц, и у неё несомненно хватило бы и мужества, и силы убить себя, но…

…шарахнувшись, Лесные Псы закричали в изумлении и почти ужасе. Поднявшаяся рука перехватила запястье Люськи.

— Ты что, спятила?!

Это снова был прежний Димка — красивый, весёлый Димка, чуть растерянно улыбающийся друзьям.

— Не знаю! — рявкнул Мирко. — Ничего не знаю, кроме того, что при таких ранениях люди обязаныподыхать!

— Ну ничего себе! — возмутился Димка, нежно прижимавший к себе голову почти идиотски улыбающейся Люськи. — Ты что, хочешь сказать, что…

— Ничего я не хочу! — огрызнулся Мирко. — Я вообще уже ничего не хочу, кроме по возможности восстановления реального соотношения возможностей между предметами и событиями!

— Не понял, — признался Олмер.

— Так не бы-ва-ет! — гаркнул Мирко. — Я видел, в конце концов, как умирают от одной-единственной раны! Дим, твоих хватило бы за глаза!

— Пгодите, — Горька, как всегда, жевал веточку и был невозмутим. — Давайте разберёмся по порядку. Ну, во-первых, я склонен признать, что Димка жив-здоров.

— Благодарю, — не без яда отозвался тот.

— Не за что, я не тебя защищаю, а истину… Далее я должен буду попросить тебя, Дим, рассказать о том, что ты чувствовал.

Димка беспомощно огляделся и пожал плечами:

— Я не помню. Я сражался… потом успел подумать, что умираю. Я… а следующее воспоминание — Люська с ножом, — он поцеловал девушку в висок, и та улыбнулась в ответ.

— Хорошо, — Горька удовлетворённо кивнул. — Люсь, а ты о чём думала? Ты очень хотела, чтобы Димка выжил?

— Очень-очень, — не задумываясь, ответила девушка, горячо и быстро.

— Больше всего на свете? — допытывался, прищурившись, Горька.

— Пожалуй… да, — кивнула она.

— И ты в самом деле готова была отдать за Димку жизнь?

На этот раз Люська задумалась, но потом снова решительно кивнула:

— Да. Я бы это сделала.

— Ясно, — Горька сплюнул веточку.

— Ну, если высокомудрый лорд-канцлер уяснил для себя всё, — ядовито сказал Дик, — то, может быть, он и нас просветит?

— Может быть, — милостиво кивнул Горька. — И даже наверняка, не жить же вам и дальше дураками… Мы были свидетелями чрезвычайно редкого без применения оборудования, но в целом не из ряда вон выходящего явления. Умением заживлять раны владеют не так уж мало людей, этому даже учат дворян, но такой эффект, как мы наблюдали, если я правильно помню, что читал, может дать только специальный волновой аппарат [57] О действии этих аппаратов достаточно подробно рассказано в повести Олега Верещагина "Песня горна". . Мы все знаем, что Люська наша обладает… эм… определёнными способностями. Очевидно в тот момент она, желая спасти Димку, передала ему напрямую часть своей жизненной силы таким мощным толчком, что Димка "чудесно излечился". И кстати, тот аппаратик, который валялся рядом со сторком, загрызенным волком, похоже, то ли диагност, то ли вообще полевой волновик. Я про такие не читал даже — руки чесались — его взять… Похоже, строки не хотели, чтобы Димка умер… Кстати, Люсь, ты себя вообще нормально чувствуешь?