Олег Верещагин - Волчья песнь

— Смотрите, — вдруг сказал Горька, — корабль.

Все посмотрели в небо. Очень высоко в небе бесшумно и быстро скользила вытянутая и чуть перемигивающаяся звёздочка… и ещё… и ещё… и ещё.

Они глядели вслед огонькам в небе, пока те не скрылись из глаз — а потом оживлённо задвигались и заговорили, словно все опасения пропали навсегда.

— Горь, сходи за водой, — попросила Галька, протягивая кожаную флягу.

— Погоди, я с тобой, — Олмер поднялся на ноги, отряхивая свои клёши.

— Пошли, — пожал плечами Горька.

Они перебрались через загородку из валежника и зашагали по прохладной траве туда, где в реку впадал небольшой прозрачный ручеёк.

— Тоскуешь? — спросил Горька, когда они отошли достаточно далеко.

— Что, заметно? — грустно вздохнул Олмер. — Тоскую. Она такая… необычная. Совсем на нас не похожа, но вот, поди ж ты… слушай, мне, может быть, надо было взять её с собой?

— Несомненно, оставив её там, ты её подверг большой опасности, — серьёзно и негромко сказал Горька. — Но с нами бы она погибла. И могла бы погубить нас.

— Никогда не думал, что влюблюсь в мьюри… я думал, что всегда буду их презирать или в лучшем случае ненавидеть…

— Надеюсь, что нет. Что это всех нас касается — нет, — тихо сказал Горька. — Жить одной ненавистью — нет…

— Разве ты… ну, мы все не так живём? — спросил Олмер.

— Сейчас — да, — Горька, выбрав глубокое место, погрузил в воду фляжку. — Но что будет потом?

— Я раньше не думал о "потом", — признался Олмер. — Я ведь даже не помню… ну, ничего не помню, что было тогда. А теперь — думаю… Наверное, это плохо, это делает слабым — когда строишь планы на будущее…

— Думай, — Горька поглядел с корточек на младшего. — Думай. Думать о будущем надо. Всегда. И вопреки, если уж на то пошло.

— А Сашка?

— Сашка… — Горька покачал головой. — Сашка потерял половину себя, такого не пожелаешь испытать никому. И такие раны никогда не зарастают до конца… Ну вот, хорошо, — он тряхнул фляжку и заткнул её. — Пошли.

Олмер, стоя на колене, пил с ладони. Кивнул, поднялся, отряхивая руку:

— Пойдём.

Навстречу выбежали два волка. Они молча пошли по сторонам людей, бесшумно ступая по жухлой прошлогодней листве. Ребята на ходу трепали холки своих друзей, но те уворачивались — они явно охраняли людей и не хотели отвлекаться на нежности.

— Эй, вы где ходите?! — завопил от костра Дик. — Галька без вас есть не даёт!

— Не умрёте, — проворчал Горька, бросая к огню фляжку…

…И щи, и жареные кролики были выше всяких похвал.

— Ещё бы хлеба, — пожелала Бранка. Мирко с подобающими церемониями протянул ей… настоящий чёрный сухарь, слегка прижжённый снизу. Остальные девчонки завистливо загудели, шпыняя своих парней. Сашка неожиданно засмеялся, откидываясь на еловые лапы, мягко спружинившие у него под лопатками.

— Это нашим девчонкам! — Олмер ударил по воображаемым струнам и затянул немецкую балладу:

— Der erste Hohenstaufen, der Konig Konrad, lag

mit Heeresmacht vor Winsperg seit manchem langen Tag;

der Welfe war geschlagen, noch wehrte sich das Nest,

die unverzagten Stadter, die hielten es noch fest… [60] Знаменитая "Баллада о Вайнсбергских жёнах". В 1140 году войска кайзера Конрада осадили Вайнсберг — последнюю крепость герцога Вёльфа Баварского. После долгой осады гарнизон исчерпал все средства к сопротивлению и готовился к смерти. Тогда к кайзеру пришла делегация городских женщин, умолявших его выпустить их из города и разрешить унести лишь самое дорогое. Кайзер в традициях европейской войны согласился — и на следующий день женщины выходили из города, неся на себе мужчин — отцов, братьев, мужей, сыновей… Часть свиты кайзера возмутилась и требовала уничтожить врагов, но Конрад резко оборвал их всех и сказал: "Слово короля даётся лишь однажды!" — после чего неожиданно заплакал, потрясённый верностью женщин. С тех пор город носит прозвище "Вайбертрой" — "Женская верность". К сожалению, в наш век омерзительного феминизма величие этого подвига вряд ли доступно женщинам сколь-либо массово — как, впрочем, едва ли доступно и нынешним мужчинам в их массе готовность умереть за родной город, но не сдаться.

— Ты б ы меня потащила на себе? — шутливо спросил Димка. Люська в тон ему ответила:

— До первой канавы — непременно.

— А ты если будешь так жрать, — обратилась Машка к Дику, — то я тебя даже не подниму в случае чего. Понял? Дай сюда, — она забрала у него кусок зайчатины и начала лопать сама.

Возле костра окончательно воцарилась "тёплая, дружеская атмосфера". Сашка, который обычно больше молчал, начал рассказывать о том, как жилось "раньше" — его слушали внимательно и с интересом, никто даже не спросил, откуда он может всё это помнить, если ему самому тогда было лет — всего ничего.

Им было сейчас очень хорошо.

Некоторое время Лесные Псы курсировали по своим новым владениям довольно осторожно, явственно и на каждом шагу опасаясь нападения — но всё более и более укрепляясь в уверенности, что их на самом деле оставили в покое. Видимо, сторки ушли, а без них джаго бросили долгую и бессмысленную охоту.

Оказалось, что это совсем неплохо — просто отдыхать! Они охотились, ловили рыбу, купались, сидели по вечерам у костра, пели песни, отсыпались, болтали, даже играли в футбол самодельным мячом — ну и, конечно, не один куст и не одна моховая подушка были в те дни свидетелями ласк, ещё более горячих от осознания недавно так близко стоявшей смерти. И погода установилась просто отличная — ровное тепло, солнечно, иногда — ветерок и грибной дождик, а в остальное время — ясное высокое небо…

…Мирко отправился в очередную охотничью экспедицию — на лодке по бесконечным перекрещивающимся протокам. Бранку он с собой не взял и сообщил, что вернётся очень и очень нескоро. Завтра! Бранка, чтобы не засохнуть со скуки в ожидании этого "завтра", взяла с собой Гальку — и они вдвоём лазили где-то по развалинам, уже не внушавшим опасения. Нина купалась на реке. Олмер читал окружившим его волкам стихи — неизвестно, понимали ли они что-то, но слушали внимательно, вывалив языки. До вечера у них ещё было время — и стая никуда не торопилась.

Димка и Люська устроились на ветке дерева. Они в лад болтали ногами; Люська жмурилась, как сытый и довольный зверёк, а Димка аккуратно и старательно украшал её густющие волосы алыми цветами шиповника, которых набрал с собой специально для этой цели.

Дик и Машка тоже были вместе, но они предпочли валяться на еловых лапах в центре лагеря и разговаривать о серьёзном — о планировке своего будущего дома. Давненько, надо сказать, никто из Лесных Псов не вёл таких разговоров…

Горька озирал лагерь немного рассеянным взглядом, скрестив на груди руки и упираясь одной ногой в древесный ствол за спиной. Он жевал еловую иголку — и, если бы его сейчас спросили, о чём он думает, то он бы не смог сформулировать ответ и верней всего отозвался бы: "Да ни о чём."