Александр Калмыков - Спасатель 2 (СИ)

— Но падишах не собирается расторгать мир с египетским правителем, - возразил великий доместик Андроник Комнин Палеолог. - Предыдущий персидский государь Алаэддин Кейкубад действительно имел такое намерение и год назад собрал со всех своих подвластных земель огромную армию, но… - византийский главнокомандующий немного помялся и неохотно закончил. - Но внезапно умер.

— Султана отравил его стольник, сразу после того, как падишах объявил своим наследником младшего сына, - брякнул, не подумав мегадука флота Мануил Контофре. - Эмиры захотели посадить на трон старшего царевича Гияседдина Кейхусрева, полагая, что он ни к чему не способен и потому не помешает им самим править страной.

Услышав крамольные речи о том, что государя, пусть и мусульманского, могут отравить его собственные приближенные, византийские сановники недовольно покосились на охальника, а Андроник даже цыкнул на своего протеже. Однако Ватац деликатно сделал вид, что не заметил нетактичности своего флотоводца. Ну чего взять с западного варвара. Контофре, а вернее, Годфруа, так его раньше звали, всего лишь лет пять служил у императора, и пока еще не обучился приличным манерам подобающим сановнику высокого ранга.

— Узурпатору, ставшему новым персархом, - продолжил свою мысль Палеолог, - недосуг было затевать тяжелую войну. Его больше заботило укрепление своей власти. Да и советники иконийского султана понимали, что Гияседдин Кейхусрев не в состоянии совладать со столь серьезным противником, как египтяне, и поспешили замириться с соседями.

— Ты прав, так и было до недавнего времени, - слегка склонил голову в знак согласия протоиерей. - Но скоро грядут перемены. Насколько нам стало известно, египетский султан аль-Камил совсем плох, а после его смерти новым правителем, безусловно, станет не ас-Салих, имеющий больше прав на престол, но находящийся в почетном изгнании, а тот сын, что сидит в столице и пользуется поддержкой дворцовой стражи, то есть аль-Адил. После воцарения брата ас-Салих превратится из наследного принца в несчастного изгоя, все соседи которого постараются разделить его владения, и персы первыми ринутся за добычей. Так что у всех мелких владык в Сирии имеются серьезные основания опасаться персидского султана.

— Да, имеются, - согласился греческий полководец. - Но разве кто-нибудь из них осмелится первым начать войну с Иконийским султанатом?

Услышав слово “война”, Василий Дмитриевич не удержался и затараторил на ломаном греческом:

— Среди эмиров никто не решится бросить вызов шаху. Но есть один человек, который эту войну скоро начнет, да так, что вся Персия содрогнется!

Великий доместик внимательно посмотрел на боярина, в котором даже без доспехов нетрудно было угадать человека, искусного в битвах, и без тени иронии спросил боярина:

— Скажи же нам, игемон, кто этот умелый стратиг, что увлечет персов в годину бедствий?

— Баба Исхак! - торжествующе воскликнул Проня.

Андроник немного подумал и недоуменно пожал плечами:

— Не слышал о таком.

— Я слышал о нем, - выступил вперед Димитрий Торник Комнин - главный советник императора. - Это знаменитейший проповедник в султанате. Он известен своими добродетелью и благочестием, слывет аскетом и весьма почитаем турками. И кочевые туркоманы, и турки-землепашцы считают шейха едва ли не пророком.

— И о чем же проповедует этот басурманский лжепророк? - поинтересовался Мануил Контофре.

Ответ на этот вопрос отец Григорий знал очень даже хорошо, потому что долго обсуждал иконийскую проблему с Гавриилом:

— Исхак учит, что в султанате царят безбожие и произвол, и многие жители ему верят, потому что недовольны правителем. Земледельцы страдают от поборов, а кочевники раздражены притеснениями, которые они терпят от государя. К тому же султана считают схизматиком за то, что он суннит, а сами турки исповедуют шиизм, перемешанный с ересями и языческими обрядами. Свои проповеди Исхак ведет давно, почти с тех пор, как латиняне захватили Царьград, и за это время он обрел множество учеников, которые ходят по стране и привлекают новых последователей, строя козни против государя. Очень скоро они начнут открыто подстрекать к мятежу.

— Если этот баба поучает турок уже тридцать лет и три года, - насмешливо спросил царевич Феодор, - то почему же только сейчас решил призвать народ к неповиновению?

— Причин тому несколько, - терпеливо стал объяснять посол. - Как вам известно, с тех пор, как два века назад турки-огузы захватили новые земли, они постепенно переселялись в Анатолию из своих пустынных степей. Все это время султаны постоянно враждовали со своими дикими соплеменниками, непостоянными и своенравными, пытаясь привести их к полной покорности, посадить на землю и заставить выплачивать подати. Но с недавних пор число туркоманов сильно выросло. Напомню вам, что монголы, коих вы обычно называете тохарой или тахарюй, недавно уничтожили державу хорезмшаха, и тамошние турки устремились на восток, к своим сородичам. За последние годы в Анатолию прибыло не меньше семидесяти тысяч шатров, и эти привыкшие к вольной жизни кочевники, и без того склонные к мятежам, очень сердиты попытками властей призвать их к порядку. Не последней причиной стало и воцарение нового падишаха, неспособного управлять страной, чей произвол разозлил даже робких подданных, в чьих душах накопилось много горечи. Видя все это, Исхак заявил, что Гийас ад-Дин (* византийцы пишут и произносят это имя слитно - “Гияседдин”, но козельский священник говорит так, как его учил Гавриил) свернул с пути, начертанного Аллахом, и баба именем всевышнего приказал всем туркам вооружаться. Теперь все начинают продавать скот и покупать оружие, чтобы повернуть его против персов. Всех, кто откажется присоединиться к восставшим, объявят неправедниками. Их будут убивать без жалости, а имущество убиенных “праведники” заберут себе в качестве награды. Как поведал вещий Гавриил, восстание начнется следующей весной в верховьях Евфрата, где расположено особенно много кочевий туркоманов. Бунтовщикам удастся разгромить войска персидских наместников, и они устремятся к Амасии, где обитает их самозваный пророк.

— До Амасии им придется пройти больше двух тысяч стадий, - прикинул великий доместик, - чрез многие препятствия, мимо сильных крепостей, беспрестанно подвергаясь нападениям наместников.

— Боярин Гавриил, чьими советами мы смогли одолеть монгольского царя, заверял, что турки без труда пройдут эти четыре сотни верст, выиграв все сражения и взяв по пути города Самосата, Кахта, Мелитена, Савастию и Токкат.

— Значит, семьдесят тысяч шатров одних только беженцев? - переспросил Андроник и начал считать. - Каждый шатер - это в среднем два всадника, да плюс не меньше соберется турок-старожилов. А у султана всегда под рукой постоянное войско в десять тысяч латников, хорошо обученных и вооруженных не хуже латинян. При необходимости персидские наместники могут за неделю созвать сорок или даже пятьдесят тысяч всадников, а в случае крайней нужды персы еще наймут латинянских рыцарей. Понятно, что сколько бы не насчитывалось возмутившихся крестьян и кочевников, против опытного и хорошо оборуженного войска, ведомого умелыми стратегами, им не устоять. Но дело в том, что персы очень боятся тохаров и держат основные силы на восточной границе, у Эрзерума. Полагаю, что ваш Гавриил прав. Повстанцы действительно смогут одолеть отряды местных эпархов и захватить несколько городов, пока страх султана перед возмутившимися поданными не пересилит страх пред монголами, и Кейхусрев не прикажет армии двинуться на Амассию. Но если он будет долго тянуть, то бунтовщики перебьют ополчения эпархов поодиночке, ослабив силы шаха, и победа достанется ему дорогой ценой. Для нас это хорошо.