Владислав Южный - Новичкам - везёт...

Атеист вдруг дернулся, всхрапнул, как конь, веки, дрогнув, медленно-медленно поползли вверх. С минуту парень молча водил взглядом по затянутому пыльной сеткой паутины потолку, наконец, с потрескавшихся от жажды губ сорвался хрип:

— Где я?

— В *опе, мой дорогой друг!

Атеист скосил взгляд, на бледном, как у покойника лице мелькнуло подобие улыбки:

— Узнаю Седого. Даже в полной *опе не теряет оптимизма.

— Я из тех, у кого стакан наполовину с водкой.

Атеист закашлился сухо, скривился от жуткой боли, что каленым железом прожгла виски.

— Хреново?

— Ещё как! Судя по твоей смазливой мордашке, Седой, тебе тоже не айс?

— Ничего, терпимо.

Дверь заскрипела, загородив звездное небо на пороге возник Ахмед. Атеист улыбнулся кавказцу:

— Ахмед! Как ты пробрался сюда?

Седой зло засопев, буркнул:

— Нашими шкурами за билетик заплатил.

Атеист покосился на Седого, бросил удивленный взгляд на кавказца, тот опустил глаза, поник, как обломанная ветка.

— Так ты… что… ты с ними?

— Чего приперся, козёл горный?

Ахмед опустился на корточки, рука скользнула за пазуху, вытащил небольшую плоскую фляжку.

— Живчик.

— В задницу залей. Для смазки.

— Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать — ломать начнёт.

Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.

— Куда нас повезут?

— К какому-то Мономаху, Седому виднее.

— А как же внешники?

— С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь — звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.

— Если вообще доедем…

Ахмед повторил невесело:

- Если доедем…

Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:

— И давно ты нас предал?

Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:

— Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, — он кивнул на дверь, — сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё… всё, млять, накрылось — сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал — сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались…

— Шел бы ты…

— Хорошо. Живчик оставить?

Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:

— Оставь. И проваливай.

Ахмед положил фляжку и молча ушёл. Седой зашипел сердито:

— И зачем взял?

— С поганой овцы хоть шерсти клок. А нам силы понадобятся, мало ли, может выпадет случай вырваться.

— Сомневаюсь…

Седой толком не спал, проваливался в тёплый влажный дурман. Всякий раз просыпался, но вокруг по-прежнему чернильная мгла. После ухода кавказца приперся сопляк, Седой с Атеистом огребли несколько смачных пинков, потом тот устало сопя, вышел и вырубил свет.

— Сучонок! Если выберусь — я ему яйца отрежу и в пасть запихаю.

— Не стремно за чужие яйца хвататься, Седой? — Атеист шумно выдохнул и с натугой засмеялся.

— Ты прав… тогда уши.

Седой открыл глаза. Сквозь щель в забитом досками окне проступила полоска светлеющего неба. Рассвет. Последний…

Звякнул замок, дверь, протяжно скрипнув, распахнулась. Утренняя прохлада плеснула внутрь, как вода, Седой кожей почувствовал, как свежеет спертый воздух, задышал чаще, словно только что выбрался из дыма. Вчерашний сопляк на пороге, за спиной высятся два амбалища, оба страшные, как гориллы. Сопляк самодовольно ухмыльнулся, кивнул спутникам. Те, не сговариваясь, синхронно подхватили пленников за ноги и поволокли на улицу.

— Эй, эй, че делаете?! Сами пойдем!

— Пасть заткни!

Атеист вырвал ногу и лягнул качка, такое ощущение, что пнул по обхватистому дубу. Амбал лишь чуть качнулся, подскочивший сопляк с размаху ткнул прикладом в ребра. Мерзко хрустнуло, весь бок охватило огнём, Атеист зашипел от боли, дышать трудно. Все плывет перед глазами — мерзкая рожа сопляка, довольные ухмылки бойцов Дизеля, гогочут как гуси, темное пятно вместо заросшей рожи Ахмеда. Стиснув зубы, прохрипел:

— Суууки, чтоб вы сдохли!

— Ну-ка, Гвоздь, вмажь ему ещё.

Сопляк с готовностью подскочил, добавил тяжёлым ботинком. Атеисту показалось, словно что-то лопнуло внутри, ожгло огнём, он жадно хватил воздух, как рыба на берегу. «Нет, Седой, этому козлу уши и яйца отрежу я!»

Наконец появился Дизель, хмурый, опухший, явно с похмелья. Мутные глаза со злобой прошлись по распростертым на земле пленникам.

— Чего разлеглись? Ну-ка встали! Встали, я сказал!

Седой медленно заворочался, но вставать явно не спешил. Атеист вообще балансировал на грани сознания, он и не расслышал даже. Один из амбалов вздернул на ноги Седого, потом таким же рывком поставил Атеиста. Парень чуть не сошёл с ума от дикой боли, как сдержал крик и к тому же остался на ногах — одному богу известно. Если, конечно, он здесь есть…

Бойцы стоят полукругом, косятся на Седого с интересом, надо же — из-за простого рейдера столько шуму. Седой посчитал — с Дизелем четырнадцать харь, все сытые, крепкие, от многих разит перегаром. Дисциплина явно хромает на обе ноги, сброд — он и есть сброд. Седой огорченно вздохнул — сейчас бы пару-тройку стоящих бойцов, раскатали бы этих партизан в три секунды.

— Так. На сборы десять минут. Мясо, — Дизель ткнул ботинком в Седого, — грузите в Камаз. И поживее, поживее.

Пленников закинули в кузов, не особо осторожничая, Седой опять разбил начавший подживать нос, Атеист от боли вообще поплыл, глаза мутные, как у сомлевшей рыбы. Бойцы загомонили, полезли следом, наспех сколоченные лавки вдоль бортов заскрипели. Тяжёлый грузовик затарахтел, медленно пополз, оставляя за бортом унылые бараки Тошниловки. Впереди, также медленно, плетется обшитый броней пикапчик, с пулеметом в кузове, хорошее средство от ковыляющих на шум зараженных. Позади грузовика пристроилась «Нива», размалеванная под камуфляж, где на заднем сидении вальяжно развалился Дизель. Таким порядком успели отъехать километров тридцать, Атеист проклял все на свете, стонет в голос от дикой боли, всё равно в грохочущем грузовике никто ничего не слышит. Один из бойцов как раз пихнул парня ботинком, проверяя — жив ли, и в этот момент впереди раздался грохот взрыва. Водила вильнул влево, объезжая заполыхавший пикап, Атеист расслышал отчаянную ругань и тут же грохнуло снова, уже сзади. Парень приподнялся глянуть через задний борт, благо — бойцам Дизеля не до него. Вместо «Нивы» огромный, чадящий чёрным дымом костёр. Бойцы загомонили, повскакивали с мест, кто-то рванулся спрыгнуть. Седой вдруг рявкнул, как ужаленный: