Владислав Южный - Новичкам - везёт...

— Седой, твою мать! Я ж тебя чуть не замочил!

— И тебе с добрым утром!

— Вы чего меня бросили?

Седой усмехнулся, устроил ремень автомата на плече поудобнее.

— Да ты так сладко дрых, что Молчун постеснялся будить. Решили сами проверить, я думал успею, пока спишь. Вот за тобой шёл, а ты уже тут как тут. Ещё и автоматом в меня тычешь…

Атеист покосился за спину Седого, там как раз раздалось звяканье металла. Рейдер отступил на шаг, махнул рукой, приглашая Атеиста следовать за ним. Парень шагнул внутрь, могучая спина Седого удалялась по длинному коридору, Атеист пошёл, гулко шлепая башмаками по выложенному потертым бледно-коричневым кафелем полу. Седой свернул направо, Атеист поспешил следом, косясь на серые стены, расписанные матерными словами и похабными рисунками. За углом — ступени вниз, Атеист удивился столь странной планировкой для деревенского дома, скользнул, согнувшись в три погибели под бетонную палку, тёмно и сыро, пахнет плесенью. Помалу привыкнув к темноте, разглядел громадную железную дверь, как в банковском хранилище, из дверного проёма донеслись голоса Седого и Молчуна… и кого-то третьего. Атеист вошёл в тесную каморку, Седой с Молчуном стояли закрывая спинами лежащего прямо на полу, на ворохе измазанного запекшейся кровью тряпья. Молчун обернулся, отступил чуть в сторону и Атеист наконец разглядел своего спасителя. Видок у него правда не ахти — свалявшиеся колтуном волосы, больные воспаленные глаза, торчащая как у кабана щетина, от камуфляжной куртки и штанов жалкие лохмотья, неизвестно, как эти лоскуты держатся вместе. Правое бедро разодрано, раздулось как барабан, из гноящихся ран медленно сочится сукровица. Незнакомец натужно улыбнулся, кивнул Атеисту. Рейдер поклонился в ответ, голос прозвучал непривычно громко, но это от тесноты помещения.

— Спасибо! Ты спас мне жизнь!

— Да забудь, у меня с этим червяком свои счеты были.

Незнакомец с трудом приподнялся, уселся на лежанке, стараясь не тревожить израненную ногу. От маленького окошка под самым потолком, забранного массивной решеткой, света мало, но Атеист разглядел мелкие бисеринки пота, проступившие на лбу рассказчика, а ведь в подвале совсем не жарко. Незнакомец тяжело вздохнул, словно одолел крутой подъём.

— Меня Калькулятором кличут. Чёрт понес нас в этот посёлок… Троих червяк сразу убил, не церемонясь, мы с Кактусом успели рвануть в разные стороны. Змеюка за Кактусом собралась, и я ей в загривок бахнул из гранатомета. А она как почуяла, дернулась в сторону, только выстрел зря сжег. А эта сука потом хвостом как хряснула, я полпосёлка пролетел, думал костей не соберу, но обошлось. Подскочил я значит, и бежать, а змеюка за мной, уже сюда внутрь влетал, когда тварь за ногу цапнула. Чуть выше — остался бы без задницы. Только чую, у твари этой какая-то гадость вроде яда, не заживает ни хрена. Пятый день здесь валяюсь, и все хуже и хуже. В первый день ещё ходил, хромая, гранатомет только и нашёл целый, фляжку с живчиком да два автомата изжеванных — всё, что от пацанов осталось… Бегуны увязались, так и паслись все эти дни поблизости. А змеюка куда-то уползала, вчера только вернулась.

— Лучше б вообще не возвращалась. — Седой присел на корточки, внимательно разглядывая распухшую ногу. — Да уж, выглядит — звездец! Что ж делать-то с тобой?

— Хрен его знает. Ни разу с таким не сталкивался, обычно от живчика затягивало, как на собаке. А тут гниет и гниет! И трясет похлеще, чем с конкретного бодуна. Чую, ещё два-три дня, и всё…

Молчун присел рядом, брови хмуро сошлись на переносице.

— Я, конечно, не доктор. Но тут явно только ампутация поможет. И чем раньше, тем лучше.

Калькулятор побледнел, спросил дрогнувшим голосом:

— Может добьешь лучше?

— Уверен? Это же Стикс! Тут всё заново отрастает. У Грача тогда обе ноги по колено оторвало, и ничего — через три месяца уже бегал.

— То по колено, а тут по самую жопу отчекрыжить придётся. И как я три месяца тут протяну?

Седой задумчиво поскреб щетину, покосился на спутников.

— Вот что, друг. Ты нашего товарища, считай, от верной гибели спас… да и нас тоже. Так что и мы тебя не бросим. Дотащим до более-менее приличного стаба, там — выходят.

Калькулятор хмыкнул недоверчиво:

— Чет не разу не слышал, чтоб кого-то бесплатно лечили…

— Чего-нибудь придумаем… Вот где, блин, наркоз брать. А то крякнешь от болевого шока.

Калькулятор вымучено улыбнулся, дрожащей рукой скользнул за пазуху. Вытянул небольшую коробочку, туго замотанную целлофаном. Попробовал распотрошить, но непослушные пальцы подвели. Атеист взялся помочь, и вскоре извлек маленький шприц с мутно-зеленой жидкостью.

— Че это?

Раненый вымученно улыбнулся:

— «Антифриз». Дурь похлеще спека, это у северных «внешников» типа промедола. Дорогая вещь, но убойная. Один дохлый мур одолжил…

— Чет не слышал про такое.

— Ну так в свободной продаже не найти. Только трофейное. Я сейчас вмажусь и почти сутки буду в отключке. Вы уж не бросайте, пацаны.

Седой потрепал раненого по плечу:

— Не боись, спи спокойно.

— Типун тебе…

Калькулятор повернулся набок, скрипнул зубами от боли, дрожащими пальцами, задержав дыхание, всадил иглу в бедро. Поршень пошёл вниз, загоняя в кровь зеленую жидкость, раненый выдохнул с облегчением, лоб покрылся испариной.

— А что у тебя погоняло такое странное?

— Не повезло с даром Улья…

Веки мелко задрожали, Калькулятор задергался, как эпилептик, дыхание участилось. Измазанные подсохшей кровью пальцы судорожно сжались в кулаки, раненый захрипел, Седой не выдержал — осторожно потряс бойца за плечо:

— Э-э-э, ты чего?

Калькулятор посмотрел на Седого, но взгляд уже бессмысленный, мутный, он попытался что-то сказать — лишь промычал тихо, пуская пузыри. Глаза устало закрылись, раненый блаженно улыбнулся и затих.

— Он точно живой?

Седой протянул руку, пальцы нащупали на шее слабый пульс.

— Живой. Что с ногой будем делать?

Молчун опустился на корточки, ловкими движениями распорол заскорузлую от крови и гноя штанину.

— Ты хрен ему не отхвати тесаком своим, хер… ург.

— Помоги лучше его на бок перевернуть.

Вдвоём аккуратно уложили «пациента» на бок, на полу остался кровавый отпечаток задницы. Молчун разрезал штаны на боку до пояса, чтоб распались на две половинки, бережно потянул присохшую к ране ткань, но та приклеилась капитально. Уперся левой рукой, а правой резко рванул на себя. Треснуло, ткань поддалась, отлепилась наконец, края раны расползлись, но вместо крови, хлынул поток масляно-жёлтого гноя. Атеист сморщился, запах в подвале и до этого стоял тяжёлый, сейчас же вообще понесло гнилым мясом. Осторожно, чтоб не стошнило, пробурчал: