Андрей Двинский - Структура

Я подошел ближе. Посмотрев через ее плечо, почувствовал до боли знакомый и, с некоторых пор, ненавистный аромат ее духов. Тем временем на экране демонстрировалось страшное видео, на котором пожарники пытались тушить огромную горящую лужу. Приглядевшись, в огне можно было рассмотреть скрюченные человеческие тела. На заднем фоне, сквозь клубы дыма виднелось здание вокзала.

Даугавпилс не был чужим для меня городом, я там родился, там же жили мои родители и младший брат с семьей. Поэтому, досмотрев видео до конца, достал телефон и, выбрав в «контактах» нужную строку, с некоторым напряжением стал вслушиваться в гудки. Потом в динамике что-то щелкнуло, и я облегченно вздохнул, услышав скрипучий голос отца. Но разговаривая с родными, я никак не мог избавиться от ощущения, что происходящие события являются лишь предвестником чего-то очень серьезного и страшного.

Войдя в лабораторию, я остановился на пороге. Картина маслом! Три пары глаз уставились на меня: Дайга, Анцис и Данила сидели за большим столом. У каждого в руках была большая кружка, а посредине столешницы стояла огромное блюдо с горой булочек. Лица у ребят были невеселые, что, впрочем, вполне объяснимо. Еще в пятницу, в конце дня меня поймал директор и, отведя в сторону, вполголоса предупредил — скорее всего, расходы по проекту комиссия признает необоснованными. Зная, как новости распространяются по институту, я был уверен, что молодые докторанты уже в курсе.

— Лабдиен, колэги, — поздоровался я, снимая куртку и вешая ее в шкаф. Потом отстегнул кобуру с пистолетом и запер ее в сейф. Еще неделю назад посыпались бы шуточки на тему моей паранойи, но сегодня все промолчали, что неудивительно. Два теракта в один день, шестьдесят семь трупов и почти сотня пострадавших поневоле заставляют позаботиться о собственной безопасности. — Что такие мрачные?

— Привет, — нестройно отозвались они.

— Какое-то нереальное количество булочек сегодня, — заметил я, наливая из кофейника вязкую коричневую жидкость в персональную кружку с изображением кофейного зернышка на боку.

— Стресс заедаем, — ответила Дайга, усевшись так, чтобы продемонстрировать мне свои ножки, которые почти целиком можно было рассмотреть в разрезе длинной юбки. Неплохие, да. Но до моего идеала им далеко.

— Стресс надо не заедать, а отрабатывать, — глубокомысленно изрек я, усаживаясь во главе стола и протягивая руку к ватрушке.

— А платить будут? — поинтересовался Данила Сотников по-русски, глядя, как я откусываю кусок. Для парня вопрос зарплаты был актуален как никогда, месяц назад у него родилась двойня. Девочки.

— Значит так, — продолжил я, отхлебнув глоток кофе и внимательно оглядывая унылую компанию. — Во многом сейчас наше будущее зависит от нас. Сможем собрать генератор — докажем, что мы были правы, будет проект и не один. Не сможем — значит, ошиблись. И тогда грош нам цена как физикам, поедем в Англию клубнику собирать.

Нельзя сказать, что я их приободрил, но то, что они внутренне подобрались, было видно. Этого и добивался.

— Что у нас со сборкой? — Продолжил я, прожевав еще один кусок.

— Лазерный узел готов, — ответил Анцис Каулиньш, делая глоток кофе. — Сегодня закреплю его на камеру D-матрицы.

— Отлично, — кивнул я. — Тогда можем начинать наладку.

— Не можем, — покачал головой Данила. — Федор не закончил корпус и систему радиационной защиты. У него там какие-то проблемы. Петь, ты бы зашел к нему, поговорил…

— Знаю я его проблемы, — поморщился я. Федор Макаров был гениальным слесарем, от бога. Даже без чертежа, по одному наброску он четко улавливал идею и умудрялся реализовать ее так, что мы просто диву давались. С ним была одна беда — алкоголь. Федор пил, причем пил серьезно. Спусковым крючком запоя обычно служил разговор о политике. Слесарь был человеком старой школы, фанатом СССР и не мог простить Латвии независимости. — Зайду сегодня. Когда ты с ним виделся?

— Полчаса назад.

— Пьяный был?

Сотников пожал плечами.

— Я не понял. Вроде не пахло.

— Ладно, — вздохнул я. — Дайга, на тебе документы. Отчеты, ответы на запросы комиссии и прочее. Пока мы работаем, нас никто не должен отвлекать.

— Поняла, — кивнула она.

— Вот тебе мой телефон, — я передал девушке трубку. — Если кто-то будет звонить, я в «чистом помещении».

— Хорошо, — Дайга забрала трубку и положила на свой стол.

— И хватит жрать! — Скомандовал я, допивая последний глоток, — давайте все по местам.

Слесарка находилась в самом конце коридора. Подойдя к двери, я постучал и, не дожидаясь разрешения, потянул за ручку.

Федор, невысокий, худой и седой мужичок лет шестидесяти, сидел перед верстаком и, глядя в одну точку, слушал радио. В его правой руке дымилась сигарета, и я, войдя, первым делом нажал на кнопку включения вытяжки. Нам сейчас только не хватало скандалов по поводу курения в помещениях лаборатории.

— … западные лидеры надеются, что после смерти Бутина, Россия повернется к Западу лицом. Исполняющий обязанности президента Дмитрий Волков сообщил, что выборы пройдут согласно конституции и демократическим принципам…

— Здравствуй, дядя Федя, — поздоровался я с Макаровым за руку. Он привстал и несильно сжал мою ладонь, продолжая прислушиваться к новостям. Дело плохо. Я сразу понял, что он уже накатил и если его ничего не сделать, корпуса установки мы сегодня точно не увидим.

Шеф его держал за золотые руки, хотя проблем от Федора всегда хватало. Кроме пьянства немалой сложностью был вопрос с языком. Никто никогда не слышал, чтобы Федор говорил по-латышски. Хотя, понимал он вроде бы неплохо. Нам-то было все равно, но иногда в институт наведывалась комиссия Центра госязыка. На эти дни Федора приходилось отправлять в отгулы, и всяческая слесарная работа в лаборатории останавливалась.

Из работников лаборатории языковая напряженность у Федора складывалась только с Анцисом — тот приехал в Ригу из курземской глубинки и русского почти не знал. Пару раз покойный шеф специально заставлял их работать вместе, видимо с целью побуждения в изучении языков. Без слез на это смотреть было нельзя. В ход шла жуткая мешанина русско-латышских и международных слов, сдобренных матом, которым, кстати, оба владели великолепно. После такого Федя обычно уходил в запой, а Каулиньш неделю ходил на работу с приколотой к лацкану красно-бело-красной ленточкой [10] Цвета латвийского государственного флага. Среди патриотически настроенных людей Латвии принято носить такие ленточки на одежде, чтобы подчеркнуть свой патриотизм и латышскость (приверженность латышскому языку и менталитету), иногда этим демонстрируется противовес георгиевской ленточке. . Устроив пару раз это шоу, шеф прекратил подобные эксперименты.