Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Второй семестр

Что есть у Арея?

Сила, с которой он справиться не способен? Кафтан черный студенческий, пропаленный во многих местах? Свобода?

Имени и того нет… ни кола ни двора… а он о женитьбе думает.

Дурак.

Стоит лишь захотеть, и пламя повернет к нему земляные жилы. Золото? Польется расплавленным потоком в руки, рассыплет тропинки из тонкого песка, совьет гнезда самородные. И станет Арей богат, богаче дядьки своего, богаче самого царя…

– А еще сказали, что будто бы Люциана сестрицу навещала частенько. И тоже приглянулась царю-батюшке… хороша была, а еще умна. Беседы с ним вела. Порой сядут, сказывали, за чаями и ведут разговору. Про Акадэмию там, про девок боярских, которым в теремах тесно, про то, что девичья доля несправедлива… в азарские камни играли опять же. И так хвалил царь Люциану батюшке, что тот смирился почти. А как пропала, то и пожаловали ему землицы на Вельском кряже. Правом наделили пушниною торговать беспошленно да помимо казны.

…а если золота мало, то Арей и камни получить может.

Всего-то надо – пожелать.

Отбросить страх.

– А это, я тебе скажу, деньги, и деньги немалые. Купцы-то разом смекнули, кто большую цену дает. А боярин с саксонами и норманами торг сладил. У него-то, помнят, прежним часом дела не больно-то хороши были. Не так плохи, чтоб землицу распродавать, но то ли неурожайная она, то ли мор какой приключился, главное, что пооскудела казна. А тут и наполнилась царской милостью. До краев. И за край, думаю, хватило… и вот не отпускает меня мысль, с чего бы этакая доброта?

…страх убивает… и разве Арей не боится смерти? Он уже однажды почти умер. Разве не было обидно умереть молодым? Уцелел чудом.

В другой раз чуда не случится.

И он погибнет.

Если, конечно…

Нет.

– К слову, дочь свою боярин и не искал толком. Как по мне, знал, где она… а вернулась Люциана, почитай, сразу после женитьбы царской… на новой царице… и вот по возвращении в терем отцовский ни ногой… вроде как сестрицы не простила… да вот знающие люди бают, будто бы сестрице этой никто обиды не чинил. Сама девка загуляла. Сама и виновата. Отослали ее в дальнее имение, чтоб род не позорила, она уже оттуда письмо слезливое написала, жаловалась, что обижают ее, притесняют, жить не дают. Вот Люциана и пригрела бедолажную… на свою голову. Что думаешь?

Думать?

О чем?

История. От любви одни слезы… гребень… лента синяя. Смешалось все, перекрутилось… старое-новое… как в детской игре, где ни на один вопрос нельзя ответить прямо, и громоздятся эти вопросы один на другой кучею огромной…

– Люциана и… царь? – все же произнести это слово тяжелей, чем прочие.

Бояре?

Что бояре, если и сам Арей от их крови… но царь… вся власть от Божини… из любых детей ее… поставлен над прочими Правду стеречь… и первый же блюсти ее должен.

Могло ли быть, как это Кирей сказывает?

– А еще говорят, будто бы царь-батюшка очень удивился, услышав, что Люциана вернулась… и зол был… чашу свою любимую из алого стекла разбил. Она же первое время в город не выглядывала. При Акадэмии жила. И бледная была, худая… говорила, будто болела долго, а чем – никому не ведомо. Марьяна и та пыталась дознаться, но не вышло.

…пряталась?

Люциана и царь… она магичка, но клятвою связана… что есть клятва, как не еще один ошейник? И если Арей доживет до конца года… до лета дотянет… он и сам преклонит колено пред царем. Прольет кровь свою на камень, скажет слово.

Верности.

И покорности?

Службы… разве не должен он будет исполнить царскую волю любою ценой? И кто сказал, что воля эта всегда добра будет? Пожелай царь, чтоб Арей голову свою сложил, и сложит, на плахе ли, на поле ли проклятом. Сгинет волею вышней или силы лишиться. А то и жизни с нею.

Клятвы, на крови данные, – не шутка.

Пожелай… чего бы ни пожелал…

– Вижу, доходит. – Кирей так и не убрал руку. Неужели не боится пламени? Вдруг да не справится Арей? Вдруг да не успеет сдержать его, на волю рвущееся?

– Как-то обмолвился один человек… кто – не важно, главное, разумный он, что в прежние времена цари край силы своей знали. И понимали, что клятва клятвой, а силой верным быть не заставишь. Потому и приказы отдавали разумные, и чужого не брали. Этот же… с него могло статься магикам дорогу перейти. И вот, если теоретически, сугубо теоретически представить, что царь наш батюшка в дури своей неизбывной… уверившись, что и вправду всемогущ…

Кирей говорил с усмешкой.

А пламя…

Пламя больше не рвалось.

Нет, оно не исчезло, свернулось вокруг сердца огненная змея, то сдавит, то отпустит, играет с Ареем, но он выдержит.

И выйдет из круга человеком, а не…

– …решил однажды использовать клятву чужую себе… скажем, во благо личное. За ним подобное водится. А может, все не так трагично… может, просто не устояла Люциана… все ж таки царь. Царям не отказывают. Тем паче, когда царица вот-вот сгинет… нет, тут утверждать не возьмусь, но Люциана и теперь-то амбициозна, а уж лет двадцать тому… могла и соблазнится короной. Только кому надобна жена, которая дольше мужа проживет? И силой наделена, и ладно бы наделена, но ведь и обращаться с силой этой умеет… этакая царица опасна. Вот и прошла корона мимо… Люциана обозлилась… или испугалась? Не суть важно, главное, что не я один такой умный.

Лязгнул засов.

И дверь отворилась с протяжным скрипом. Пламя рванулось на звук, но Арей с удивлением обнаружил, что способен удержать его.

Огненный дикий вал застыл, не добравшись до границы.

– Беседуете? – поинтересовался Фрол Аксютович.

– А то… – Кирей поднялся. – Сплетнями вот делимся…

– И как?

– Помогает, – ответил Арей за себя. – Мне бы поесть… нормально…

Глядишь, тогда и сил прибудет.

И в голове прояснится.

Нынешние мысли были путаными.

Люциана… царь… Фрол Аксютович, стараниями которого Арей был еще жив… он, пожалуй, единственный, кто не требовал от ректора не ссориться с боярыней по-за пустяка. И на раба беглого глядел… как, пожалуй, на человека глядел.

Стоит.

Держит поднос.

С пирогами? Хорошо бы яблок еще… кислых… попросить? Почему бы и нет, от просьбы этой не станет хуже, авось и принесут…

– Что ж, рад, что тебе лучше… – сказал Фрол Аксютович.

Только произнес это как-то неискренне, что ли?

– Ой, что деется, что деется… – Хозяин суетился, подсовывая мне то пирожок, то ватрушечку. Свежую. Духмяную.

Я отворачивалася.

– Схудла… сбледнула…

– Чего?

– Вона, глянуть страшно! – Он очи закатил. – Волос тонкий сделался… посекся… того и гляди полезет!

– Куда полезет? – У меня в голове шумело от его причитаний.

– Не куда, а откудова! Из головы твоей дурной полезет. – Хозяин всплеснул руками, и ватрушка упала, а следом и пирожок.