Мэттью Фаррер - Перехламок

Хойша Урделл представился первым. Его рука была такой же мягкой, как голос, а глаза скрывались под защитными противопылевыми очками, затемненными несмотря на то, что дорога, как и любая другая, была слабо освещена.

Он, конечно, был из дома Делакью — узкие плечи, лысая голова, прямой черный термоплащ, которым можно обмануть тепловидящие приборы, если знать, в чем там трюк. В глаза бросался выпуклый шрам, который шел от его бровей прямо через маковку головы и исчезал за ухом. Похоже, что удар клинка содрал с черепа здоровый лоскут кожи, которая толком не приросла назад.

Второго звали Бегущий-Касаясь-Теней. Он был крысокожий, следопыт, во всем противоположность Делакью. Из одежды на нем имелись только кожаные штаны и наброшенная на плечи шкура гигантской крысы — животного, которое он должен был выследить и убить для посвящения в мужчины. Кожа у него была коричневая, без отметин, волосы черные, и руку он мне не пожал.

Эдзон стоял с выжидающим видом. Он, очевидно, думал, что мы все сразу сработаемся. Похоже, тут мой загадочный ореол фонарщика — одинокого странника — человека действия сработал против меня. Я не был уверен, с чего следует начать.

— Я вперед тиххим хходом, вы двое сзади, — пришел на выручку Урделл. — Крыс пусть направляет, а ты говори, где надо остановиться и шшто надо сделать.

Его “х” походили на вздохи, и он слегка шепелявил, как часто бывает с акцентом Делакью. Бегущий-Касаясь-Теней коротко кивнул.

— Нужно только указывать путь, — сказал он. Голос у него был приятный, музыкальный. — Тут особо нечему вредить вашим нгалотским шкурам.

Он мельком ухмыльнулся нам, и Эдзон улыбнулся в ответ, видимо, не зная, что на языке местных крысокожих “нгалот” значит “ребенок, представляющий обузу” или “простак”. Или “неуклюжий житель подулья, который не знает, как устроено скверноземье”.

— Мы повернем вперед здесь. Там, где балка проходит сквозь металл, есть лаз, по которому можно вскарабкаться. Надо обмотаться.

Он поднял руки и показал обмотки, предназначенные для их защиты. Я посмотрел на них, потом на свои руки и на место на поясе, где обычно висела моя сумка. Дерьмо. Вот чем плохо выбегать из дому в спешке. У меня засосало под ложечкой от внезапного осознания, насколько голым я себя чувствую. Ни шляпы, ни плаща, ни пачки инструментов, что обычно висела за плечом, ни фонарного шеста.

Ни Нардо, ни Венца, ни Мутноглаза, ни…

— Что, снаряжения не хватает, Кэсс? Не беспокойся, мы знали, что тебе понадобятся инструменты, а я не знал, сколько у тебя осталось собственных.

С этими словами Эдзон протянул мне сверток из грязной желтой пластиковой плетенки. В петле сбоку был прицеплен тонкий стаб-пистолетик, а из-под материи торчали рукоятки инструментов. Они были меньше и легче моих, для рук, что были меньше и легче.

— Это с другого мертвеца. Ну ты знаешь, женщина, которую пырнули ножом. Говорят, она ушла в прошлую светофазу, у дока с Циклоповой площади.

Тэмм. Я даже не пришел посидеть у ее койки.

Эдзон то ли не заметил, то ли не понял, то ли ему было все равно. Опять эти мысли про мой лоб и его нос. Урделл уже исчез в направлении балки, шурша плащом. Только крысокожий увидел, и хотя он не пожал мне руки, теперь он на мгновение сжал мое плечо.

— Если нужно, задержись на несколько вздохов, оплачь ее, — сказал он и оставил меня. Я пробормотал “прости” этому печальному маленькому свертку, а потом повесил на бок и последовал за ним.

В наборе инструментов Тэмм были перчатки для лазанья, но такие узкие, что я даже не попытался их примерить. Вся экспедиция остановилась, чтобы дождаться, пока мы трое не уйдем вперед, и поэтому вся дорога полнилась безмолвными фигурами вооруженных людей, которые наблюдали, как я пытаюсь на ощупь найти какие-нибудь обмотки для рук. Я услышал, как в отдалении кто-то пробормотал “нервишки шалят, фонарщик?”, а потом раздалась небольшая волна смешков.

Как раз в этот момент я нащупал пару изоляторных прокладок, и гордость заставила меня схватиться за них и воспользоваться ими, чтобы вскарабкаться по балке. Когда я оказался в лазу над потолком, то снова остановился, чтобы при свете маленького голубого фонаря Урделла как следует присобачить изоляцию к рукам, насколько это было возможно. Интересно, что эти двое подумали насчет того, что за напарник им достался. Любой путешественник в подулье всегда имеет перчатки или обмотки для мест вроде — ну, вроде лестниц и балок вокруг Зеркал-Укуса, где от капающих сточных вод на всяких штуках, по которым надо лезть, образовались твердые, острые, токсичные корки. Ну хоть наколенники не забыл надеть, прежде чем выйти из дому.

Свет голубого фонаря отодвинулся от дыры, и на меня снова нахлынула нереальность происходящего. Давно ли я проснулся от грохота в дверь? Давно ли я лежал под шляпками грибов, глядя прямо в морду чешуйника? Давно ли я стоял рядом с Эннингом, читая надпись на стене туннеля “ВОДА ДЛЯ ВСЕХ, НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ БОГАТЫХ”?

Как будто прошло пять минут, а как будто вечность. Мне уже было сложно вспомнить, каким был Перехламок, когда водяную фляжку можно было наполнить без задней мысли, и изо всех теней по дороге не мерещились дула пистолетов. Когда Нардо был человеком, с которым можно было пить и бесцельно трепаться о цене на патроны или о женщинах на Греймплаце, а не жутким грузом вины и ответственности, дожидающимся меня дома. Когда Тэмм, и Венц, и Мутноглаз были живы. Когда я мог думать о городе, в котором жил, без того, чтобы какая-то частица меня шептала: “уходи от всего этого прочь. Ты же знаешь, что так лучше”.

Нужно было чем-то отвлечься, и мне это удалось, просто слишком сильно выпрямившись. Голова ударилась о неровный потолок, а приклад выданного на время автогана громко царапнул скалобетон. Впереди мигнул и выключился голубой свет, и остальные двое молча дождались, пока мои сердцебиение и дыхание не замедлятся и я не пригнусь, как следовало с самого начала. Никто из нас ничего не сказал, но я уловил чуть более сильный выдох спереди, кажется, от Бегущего-Касаясь-Теней. Может, он выражал веселье, может, раздражение или презрение. Потом снова возникло пятно свечения, и мы опять тронулись в путь.

Это пространство не было сделано лазом изначально — просто пустой слой между двумя уровнями, то ли соединяющий их, то ли разделяющий, то ли еще один бессмысленный и заброшенный карман воздуха, какие можно найти по всему подулью. Раньше он наверняка был шире, но обвалы и проседание крыши сделали из него узкий лабиринт. Мы следовали тропками и участками обнаженного скалобетона, пробирались сквозь обломки, которые качались и скрежетали под нашими ногами, шли зигзагами и поворачивали в направлениях, которые казались мне случайными, но Бегущий-Касаясь-Теней выбирал их с молчаливой уверенностью. В воздухе пахло скалобетонной пылью, а обломки и полы были такими же голыми, как изуродованная шрамом голова Урделла. Без лишайника. Я задумался, почему…