Александр Иванин - Порождения эпохи мертвых

– Как…как? – Боров тряс мгновенно покрасневшими щеками и раздувал ноздри.

Вдоволь насладившись, побуревшим как свёкла, рылом и вылезшими из орбит глазами, Анатолий с самым непосредственным видом Иванушки–дурачка сообщил Хворову:

– Курево специфических условий хранения требует. Сухости полной. А мне ещё склад освобождать нужно. Излишков сейчас много, затоварены мы, все сараи добром заставлены. Всё что за рабов выменяли – мёртвым грузом лежит пока Кощей не вернётся. Места свободного нет, а под открытым небом оставлять нельзя. Сам понимаешь. И рук рабочих не хватает. Ведь всех рабов кроме баб молодых мы вчера Курбану хромому на рынок отдали под реализацию. Он свои комиссионные почти вдвое скинул. Сейчас спрос на рабов резко подскочил.

– Так, хлопцев снаряди. Пусть помогут. По-быстрому и раскидаете всё, – прозорливо и свысока посоветовал боров.

– О-о-о! Так, хлопцы-то наши – все бойцами себя считают. Им западло рабским трудом заниматься, – снова огорчил Толя борова. – Бабы долго грузить будут. Не приученные ещё.

Толя врал. Из рабов на базе действительно остались только бабы и немножко детей, но помимо них в усадьбе были так называемые вольнонаёмные. По своему статусу они были более продвинутым «персоналом» чем рабы – практически крепостными. Торговать ими не торговали, но работали они только за кров и еду. Вольнонаёмными самостоятельно становились те бедолаги, кто по каким-либо причинам не мог найти себе защиту и пропитание в новом мире. Такие люди, чтобы выжить, пристраивались к более сильным группам: анклавам или бандам, работали по мере сил за еду, жилье и покровительство, но от рабов они ушли недалеко.

– А сколько по времени грузить-то будут?

– До вечера не меньше, – обрадовал Хворова Толик.

Боров посмурнел и с наигранными нотками в голосе спросил:

– Так, может, найдётся мне старику местечко для отдыха. Пока разгружать будете, я там побуду, а то притомился я с дороги. Годы не молодые. Здоровье уже не то. Сам понимаешь.

– Всенепременно, дорогой Олег Всеволодович, – поддержал тон собеседника Толя-мысли. – Я распоряжусь, чтобы вам в малом флигеле местечко подготовили.

Хворов, уже не скрываясь, пускал слюни, так ему не терпелось опробовать новое приобретение, но Толя приготовил для него очередной хитрый подвох:

– А девочек ваших я в уличных клетках устрою. Им там хорошо будет.

Сальная улыбка сползла с круглой и жирной мордыХворова.

– Так, я могу товар с собой во флигель взять? – предчувствуя нехорошее, осторожно спросил боров.

– Ой! Я думаю, что не стоит. Панночка неправильно понять может.

Хворов струхнул. Это было сразу видно по сжатым губам и забегавшим глазкам. Толя упомянул прозвище жены Кощея – Виолетты. Боров действительно её боялся. Её все боялись. На Виолетту с приходом Большого Песца свалилась и богатство, и власть, и почитание. Случилось так, что все эти волшебные подарки судьбы легли сверху на её беременность, прошлую убогую житуху и непомерное самомнение. Характер новой Виолетты стал жуткой катастрофой для всех окружающих. Виолетта дохаживала последний месяц перед родами и целенаправленно третировала всех подряд.

Именно Толя впервые назвал её "панночкой" по аналогии с героиней бессмертного творения Николая Васильевича Гоголя – "Вий". Там ведьма-панночка восстала из мёртвых и летала в гробу по церкви, желая покарать несчастного бурсака Хому, который её отпевал. Но Виолетта или Гоголя не читала или, ввиду общего умственного недоразвития, не поняла тонкий намёк на свою инфернальную сущность. Прозвище «панночка» она восприняла с восторгом, и принялась культивировать новый образ «прекрасной панночки» с ненормальной активностью.

При этом скудоумие Виолетты раскрылось во всей своей красе. Образ получился поистине карикатурным и отвратительным. Безвкусно подобранные аляповатые шмотки: короткие и облегающие, сменились такими же безвкусными длинными платьями, юбками и кардиганами.

Если раньше Виолетта напоминала вокзальную прошмандовку, то теперь она стала похожа на огородное пугало. Стараясь придать себе величественный вид, теперь жена Кощея ходила, откинувшись спиной назад, задрав подбородок и приподнимая перед собой подол какой-нибудь из своих длинных шмоток. Она сама себе состряпала нечто типа плаща или накидки на плечи, которая тащилась за ней сзади по полу или земле, подметая мусор.

Помимо толстого слоя косметики и тонны всевозможных золотых украшений образ «панночки» завершался маленьким чёрным хлыстом. Насколько помнил Анатоли, такой хлыст назывался «стик». Неизвестно откуда она обзавелась им. Толя подозревал, что это товар из секс-шопа. Вот и ходила «панночка» с чёрным «стиком» в руках, задирая длинную юбку и подметая плащом-накидкой всякую грязь в их усадьбе. А хлыст Виолетта таскала не только для красоты. При любом удобном случае она пускала его в дело. Причём от криков очередной жертвы Виолетта входила в раж и, с выражением одержимости на лице, лупцевала провинившегося раба до кровавых брызг.

Не стоило упоминать эту нечисть всуе. Громко хлопнула дверь конторы Анатолия, и влетела панночка-Виолетта собственной персоной. Она, рассекая громадным животом окружающее пространство, подлетела к торгующимся мужчинам.

– Боров! – заверещала она. – Это твои уроды у меня под окнами накурили? Мне рожать скоро, а вы мне нервы трепите и ребёнка моего хотите отравить!

Боров весь сразу напрягся:

– Да кто посмел, Виолетта Аркадьевна. Вы только скажите, я им мигом яйца наружу повыворачиваю!

Виолетта мгновенно успокоилась. Панночка услышала то, что хотела. Гроза нежданно миновала. Бешеная импульсивность и переменчивость настроения панночки уже обрастала легендами и анекдотами, но Толя уже привык к таким внезапным перепадам настроения, а также хамству и бесцеремонности первой леди банды работорговцев. После того как позавчера внезапно пропал Кощей, Виолетта носилась по всей усадьбе, выискивая на ком бы сорвать свою злобу и страх.

– Если ещё раз такое повториться, то я сразу из дробовика стрелять буду, – в категоричной форме заявила она.

– Конечно-конечно, это ваше полное право, – заулыбался Хворов.

Виолетта выскочил так же стремительно, как и зашла. Дебилка полоумная.

– Во,стерва поганая, – высказал своё мнение Хворов после того, как ведьма вышла вон.

За глаза «боров» не скрывал своего отношения к Виолеттке и её выходкам. Собственно говоря, отношение к ней было у всех одинаковое. Если бы не Кощей и его правая рука Митроха, то Виолетту давно бы покрошили в фарш, несмотря на беременность.

Кощей, ударенный в своё учение о собственном превосходстве, страстно желал плодить отпрысков, дабы осчастливить брошеный мир маленькими Кощеями и Кощейками. На фоне своего бзика он с беременной Виолетты пылинки сдувал, опасаясь за здоровье будущего наследника. Любой каприз Виолетты выполнялся мгновенно, а она пользовалась этим напропалую.