Александр Громов - Язычник

Иванов орал. Когда крики стихли, Эрвин поспешил к нему: уж не довел ли себя напарник до обморока? Но нет — бледный, взъерошенный, покрытый каплями пота Иванов пребывал в сознании, дыша, как после десятикилометрового пробега, а по прелым листьям были разбрызганы кровь и гной.

— Хорошо, — кивнул Эрвин. — Двигаться можешь? Давай я помогу.

— Куда еще?

— Туда же, куда вчера. Обеззаразить. Придется еще потерпеть.

Издав рычание, Иванов поискал глазами, чем бы запустить в Эрвина. Не нашел.

— Надо, — сказал Эрвин. — Понимаешь, надо.

— Сам знаю, что надо… Помоги встать.

Как часто любому из нас приходится делать то, что не хочется!

Иногда — то, что причиняет сильную боль или долгие мучения.

Не надо? Но ведь хуже будет. Может, стоит потерпеть?

Безусловно. И каждый прекрасно знает это в теории, а многие даже на практике. Терпи, человече, скрипи зубами! Господь терпел и нам велел. Все правильно. Но как же не хочется обрекать себя на муки, да что там — подчас просто на неудобство, чтобы получить награду, будь то новая должность или новая жизнь! А то и просто жизнь.

Она ведь хороша. Дышать, смотреть на мир, слышать его звуки, чувствовать его обонянием и кожей, пробовать на вкус пищу, какова бы она ни была, — разве плохо? И не чудесно ли надеяться на лучшее? Среди приговоренных к высшей мере на Хляби очень мало самоубийц. Служивым у кордонного невода почти никогда не приходится, ругаясь, прибирать фрагменты тел осужденных, бросившихся на невод. Нет, они покорно идут в болото, питая кое-какие надежды, и никто не видит, как болото глотает их вместе с надеждами.

Потому что одной надежды мало. Те, кто сравнивает жизнь с лотереей, самые отъявленные лентяи и неумейки на свете.

— Тебе только шестнадцать, — сказала Эрвину мама.

— У меня есть рабочая лицензия, — возразил Эрвин.

— На работу в шахтах или на поверхности. Зачем ты пошел на курсы гарпунеров?

— В космосе интереснее. Да и лишние деньги нам не помешают.

— Разве нам не хватает?

— Хватает — на прозябание. Не ты ли говорила, что отец мечтал вытащить нас из этой дыры?

— Даже он не рискнул пойти в гарпунеры! Ты знаешь, сколько они в среднем живут?

— А знаешь, сколько они зарабатывают?

Мама заплакала. Давно остались в прошлом те времена, когда она могла воздействовать на сына словами, но слезы как аргумент пока еще работали. Что слова? Разве балбес, переросший мать, начавший бриться и уже заглянувший любопытства ради почти во все злачные места шахтерского поселка, станет кушать все ту же надоевшую бурду? Он уже достаточно взрослый.

Слезы матери — другое дело.

— Ну что ты, мам, — заговорил Эрвин. — Это же только курсы. До двадцати одного года меня в гарпунеры не возьмут, а до восемнадцати не выпустят в космос даже с инструктором. А знаешь, какие там инструкторы? Все до одного старые пеньки и перестраховщики. Не переживай ты так. Они на окладе и жить хотят.

— А ты не хочешь? У меня только один сын!

— Ну так я же и говорю: мне еще пять лет до настоящего гарпунера. Пока только теория и тренажер. Получу вторую специальность — что, плохо? И потом, обучение бесплатное, зато экзамен жестокий. Капсулу еще не всякому доверят. А не захочу подписывать контракт — ну и не подпишу, они там только утрутся. Гарпунер, который слишком себе на уме или с дрожью в коленках, им самим не нужен…

— Знаю. Им нужен отчаянный и глупый. А обо мне ты подумал?

— Ну какой я отчаянный, ма? И какой глупый? Ну подумай, а?

Конечно, он не успокоил маму, но переспорить сумел. Ведь для мамы лучше, когда ее сын посещает вечерние занятия, вместо того чтобы слоняться по дешевым пивнушкам и грязным борделям. Конечно, маме не следовало знать, что Эрвин уже четырежды выходил в космос в двухместной капсуле с инструктором и готовился к первому самостоятельному поиску в астероидном поясе. Правила — правилами, а не нарушать их скучно и порой вредно. Эрвину пришлось потрудиться головой, чтобы быть допущенным. Учебные капсулы были старьем, аппаратура, случалось, глючила, что порой раздражало. А когда удавалось справиться — восхищало. В бригаде заметили, что Эрвин работает не в полную силу, докопались до правды и стали обзывать самоубийцей. Один только бригадир попал в точку, назвав шустрого паренька карьеристом. Он понял, что к чему.

В семнадцать лет Эрвин уже управлял капсулой не хуже инструктора, но гораздо смелее. В астероидном поясе роилось бесчисленное множество обломков древних планетоидов в диапазоне от булыжника до горы. При рождении эта система нахваталась тяжелого вещества, выброшенного близкой сверхновой, и обломки неудавшихся планетоидов обнажили рудные тела. На крупнейшем астероиде велась шахтная добыча — мелкие осколки гарпунили и буксировали к орбитальному перерабатывающему комплексу, обращающемуся, естественно, вне астероидного пояса. Работа гарпунера требовала безупречного глазомера, безукоризненного знания матчасти, большого хладнокровия и еще большей отваги.

Поди разбери еще, содержит ли вращающийся угловатый обломок размером с многоквартирный дом фрагмент рудной жилы! Можно довериться приборам, но можно и дополнить их своими глазами, если набраться смелости и подойти поближе.

Математика всегда была для Эрвина развлечением, но теперь он начал усиленно изучать те ее разделы, которые считал полезными для выживания. И все же однажды он едва не погиб. Расчет был верен, но не все в нем удалось учесть. Умение быстро считать не гарантировало жизни — оно просто увеличивало шансы.

Мама, конечно, все узнала — но не сразу, а лишь тогда, когда сам Эрвин счел это допустимым.

— Все в порядке, ма. Скоро я перестану заниматься этим.

— Как скоро? Когда?

— Скоро. Правда-правда. Обещаю. Веришь?

Само собой, Эрвин работал гарпунером вовсе не для того, чтобы однажды разбиться о шальную космическую каменюку. Мама могла бы и понять!

Куда там! Родителям вечно кажется, что они умнее детей. У них всегда припасены «нужные» слова. Сын может быть гениален, но он же еще так молод, так опрометчив!

И невдомек им, что бывает на свете гениальность, не допускающая опрометчивости. Став лучшим гарпунером системы, Эрвин удивил и огорчил начальство, отказавшись подписать долгосрочный контракт и заявив, что намерен теперь найти работу в области логистики.

— Чего? Снабженец? А образование у тебя есть?

— Будет.

— Да ты никак в менеджеры метишь? Для этого скачешь туда-сюда? Изучаешь производство?

— Угадали.

В системе не приветствовали молодых да ранних, тем более местных. Менеджерами становились сынки богатеньких родителей с благополучных планет. Чуть легче было оттого, что астероидный пояс — не то место, о котором грезят в сладких снах. Лучшие сюда не попадали. Это давало шанс местному, не обделенному талантом и трудоспособностью. Чтобы начальство послало неумытого местного дерьмоеда на учебу, чтобы рассматривало его как будущего управленца, требовалось создать о себе определенное впечатление. Эрвин и создавал его. Есть перспективный кадр, которому явно тесно в его рамках. Лояльный, но малость шебутной, потому как неприлично молод. Может, пойти ему навстречу? Наверху могут оценить: вот какие кадры мы выращиваем, не даем пропасть талантам! И делу польза.