Александр Громов - Всяк сверчок

Шаг. Еще шаг. И звенят цепи.

Опять? Ну да, опять. Как будто нельзя было подождать еще немного. Ничего, сейчас я приду в себя и выясню, где я и что со мной можно сделать. А цепи все звенят.

Я еще плохо видел, но по долгому, сопровождавшему нудный стук шагов эху понял, что дорога ведет через горы. Кажется, уже наступил рассвет; в такое время нынешнее белое светило, сегодня заметно более крупное, чем вчера, только набирает размах, готовясь к взлету над хребтом, а два его карликовых спутника, желтый и оранжевый, стараются вовсю, раскрашивая вершины радостными красками, – но когда наступит полдень и тройное солнце выползет в зенит – тогда все будет иначе: карлики исчезнут в короне главной звезды, снежные пики вспыхнут нестерпимым блеском и безжизненные склоны зальет ровный мертвенный свет. Вот тогда начнется самое трудное: сколь ни жмурься, а к вечеру резь в глазах станет невыносимой и воспаленные веки будут царапать глазные яблоки как крупный наждак. Нет, утро куда лучше. Глаза пока не болят, темп движения невысокий, и когда прекратится озноб, оставленный на память убийственным холодом ледяной ночи, я на короткое время пожалею, что не родился поэтом, чтобы описать великолепную игру красок на гребнях гор, тонкие струи водопадов, срывающихся с далеких скальных уступов, настолько совершенные, что к ним просто нечего добавить и поэт будет мучиться, подбирая слова и подозревая, что слов таких нет. Ну, нет так нет, и значит, можно написать куда короче, к примеру так:

…Дорога петляла среди гор в нескончаемом подъеме. Колонна осужденных понуро двигалась вперед. Время от времени позади сухо щелкал выстрел: конвойные добивали отставших…

Вот и все. Более чем достаточно. И я подозреваю, что именно так и будет написано. Дело в том, что Он…

Трах! Не дали довести мысль до конца. Это где-то сзади. Ну вот, что я вам говорил.

Я оглянулся. Позади густо вставала пыль, поднятая сотнями ног, но сквозь пылевую завесу было видно, как двое охранников тащат тело убитого к краю обрыва. Люди в колонне, втягивая головы в плечи, невольно ускорили шаг. Но надолго их не хватит, через некоторое время усталость возьмет свое, кто-то отстанет и тогда снова прозвучит выстрел. В хвосте колонны, как всегда бывает, идут самые слабые и измученные и, может быть, самые счастливые из всех осужденных, потому что они не увидят рудников, им не дойти даже до перевала, они это знают и, наверное, сознают, что лучше уж сразу, – но идут, идут…

Тело убитого было сброшено вниз. Оно будет долго лететь, переворачиваясь в воздухе, ударяясь о выступы скалы, и в конце концов достигнет дна. И пока колонна не дойдет до рудников, многим придется испытать ту же участь. Но только не мне. Потому что это было бы слишком просто…

…Цепь, сковывающая руки, больно врезалась в кожу. Чтобы отвлечься, Орк считал шаги. Через каждые пятьсот он разминал затекшие пальцы на руках, предчувствуя, что руки еще понадобятся, и осторожно скашивал глаза в сторону идущего справа охранника. Следовало выждать удобного момента…

Итак, начало положено. А Ури Орк – это я. На сей раз я родился в колонне осужденных на бессрочную каторгу, а значит, максимум на полгода, больше никому не выдержать. Не самая приятная стартовая позиция, но прежде бывало и похуже. И я скован цепью, иными словами – буйный и склонен к побегу. И охранник, тот самый, идущий справа, при первой возможности подстрелит меня с особенным удовольствием, да только успеет ли? И то, что он, держа карабин под мышкой, преспокойно шагает на полпути между мной и обрывом, говорит очень о многом. Например, о том, что он болван, каким по авторскому замыслу и полагается быть охраннику, и еще о том, что мне действительно предстоит попытка побега с этапа, откуда не убегал еще никто, да еще самым прямолинейным и недвусмысленным путем – в пропасть.

Будь моя воля, я подождал бы более реального шанса. Это Он думает, что я не боюсь высоты. Автору позволено многое. Впрочем, пока все верно: высоты я действительно не боюсь. Но из этого факта Он, кажется, намерен вывести заключение о том, что я не боюсь и падать с любой высоты. А это совсем другое дело.

Так или иначе, мое рождение состоялось, и снова в роли главного героя, другой роли я не знаю. Это ко многому обязывает, и поэтому теперь хорошей жизни не жди. К финишу я, скорее всего, приду полумертвым, но в конце концов верх будет за мной. Это неизбежно. Меня не убьют, не искалечат непоправимо, не выбьют мозги, сделав идиотом. Ничего этого не случится, зато о погонях, драках, прекрасных дивах и хитрых головоломках можно сказать с уверенностью: что-то будет. Если особенно не повезет, то все сразу.

Какое же это рождение по счету: двадцатое или двадцать первое? Надо же, сбился. Ну ладно, пусть двадцать первое. Выводок рассказов с общим героем – мною. Да, еще был роман и, кажется, имел успех, но о романе вспоминать не хочется, на то есть свои причины. Нет, Герой – это замечательно. Главный – тоже неплохо звучит. Но Главный Герой у моего Автора – это мускулистый мальчик для битья. И бьют больно.

…В полдень жара дошла до высшей точки. За спиной все чаще гремели выстрелы – конвойные, одетые в охлаждающие костюмы, не знали пощады. Идущий, вернее, плетущийся рядом с Орком молодой осужденный вдруг остановился с широко раскрытыми невидящими глазами, пошатнулся и упал под ноги идущим. Изо рта его хлынула темная кровь. Один из охранников, не сбавляя шага, вскинул карабин, прищурился на упавшего и пустил пулю в уже мертвое тело. Орк шел, трудно дыша сквозь стиснутые зубы, и поднятая колонной пыль скрипела на зубах…

Здесь Он прав, я действительно трудно дышу и мне тяжело, потому что корявая фраза о жаре, дошедшей «до высшей точки» хотя и метафорична, но тем не менее не допускает двоякого толкования. Очевидно, имеются в виду пределы человеческой теплостойкости. Впрочем, это неважно. Если Он заявит, что жара превзошла эти пределы, ничего особенно не изменится. Затем я на время отключаюсь, потому что Автор решил больше не темнить и кратко рассказать обо мне – этакий небрежный реверанс в сторону олухов, не читавших предыдущих рассказов, – а заодно и прояснить ситуацию.

Короче говоря, я – Ури Орк, в редких случаях – Уриэл Оркад, положительный Герой-всегда-остающийся-в-живых, неизвестно – блондин или брюнет, выше среднего роста, мужеска пола и неопределенного зрело-молодого возраста. Цвет глаз серый, оттенка нержавейки, подбородок квадратный. Часто – очень квадратный. Иногда подбородок есть то единственное, из чего состоит мое лицо. Вынужденно спортивен. Любим женщинами за характер и твердые бицепсы (о трицепсах Автор забыл, поэтому трицепсов у меня нет). Мастерски владею любым оружием, и хотя часто успеваю выстрелить только вторым, но попадаю в цель, как правило, первым. Главное занятие и смысл жизни – борьба с мировым Злом, поскольку убежден, что Добро безгранично, а Зло имеет предел, до которого я пока что не добрался. Кроме того, охотно занимаюсь перевозкой грузов на собственном звездолете. Беру наличными и вперед.