Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

«Мы убиваем наших детей».

Вот – тишина и голос, который перечисляет имена всех Волков, погибших в атаках на Мертвый Цветок. Первые имена.

Вот – лицо отца, болезненно близкое и далекое одновременно. Словно Кей’ла глядит одновременно на двоих людей: кузнеца-силача, ломающего подковы в руке, и старика с глазами, наполненными слезами. Видит в тех глазах просьбу и знает, что ее придется отвергнуть.

– Это правда. Вы называли их Бородочами, помнишь? – шепчет Кей’ла. – Сахрендеев. Когда еще считали их друзьями. Мы смешали с ними кровь, коней, стада. Смешали с ними наши рассказы и наши шутки. Мы говорили: Бородачи, они говорили – Молокососы. Наши мужчины носят длинные волосы, всегда гладко бреются. Они носят короткие волосы и бороды. Наши женщины стригут волосы и почти не красятся. Так сложилось. Их – отпускают волосы всю жизнь и с детства используют краски для лица. Носят сережки в ушах. Я видела это на крюках, когда пришли ко мне духи.

Кажется, что имена будут течь потоком нескончаемым. Вот – знание, что это неправда.

– Побрей его, – указывает она отцу на мертвого пленника. – И добавь длинные волосы. Умой ей лицо и отрежь волосы до плеч. Увидишь моего брата и мою сестру.

Имена заканчиваются, было их больше двухсот, может триста, остальные – это раненые, чья судьба в руках Лааль. Вот – тишина. Очередная тишина, очередная ее степень. И вопрос, которому должно пасть:

– Почему? Почему вы с нами сражаетесь?

– Сказали им… – Кей’ла улыбается и знает, что на самом деле через нее улыбаются духи. – Сказали сахрендеям, что Отец Войны приказал вам отдать большую часть лошадей, потому что ему нужны были скакуны вместо тех, что он потерял в империи. А вы отказались, убили послов и сбежали на запад.

– Чтобы спасти своих лошадей… – шепчет Саонра Вомрейс, и в шепоте том такое чувство нанесенной обиды, что и небо начинает раскалываться. – Сказали, что вы оставили нас и сбежали, чтобы сохранить своих лошадей.

– Нам сказали, – вырывается у кого-то сбоку, а Кей’ла, хотя и знает эту историю, потому что духи все еще поют в ее венах, ведает, что это должно быть произнесено, – что Йавенир начал подозревать о союзе между сахрендеями и нами, а потому повелел им убить наших детей, чтобы те доказали свою верность. А они… их убили.

Ее сестра наклоняет лицо. Шепчет:

– Он и приказал… сахрендеи… советовались три дня и три ночи. Мы жили между ними несколько лет, как гости, а не как заложники. Сами они потеряли большую часть молодежи во время войны, потому считали нас собственными детьми. Но не имели достаточно сил, чтобы нас оберечь… Как скрыть восемь тысяч детей, которые не ездят верхом? Как обмануть шпионов Отца Войны? Они рискнули всем, что имели. Если бы Йавендир узнал…

Поднимает голову и улыбается с безумием.

– Потом пришел к нам Аманев Красный и спросил, что мы решили. Спросил детей, самому старшему из которых было двенадцать лет, рискнуть ли ему жизнью своего народа, чтобы нас спасти. Детей, которые чувствовали себя преданными и обманутыми, которые ненавидели своих родителей как никого другого на свете. Ох, я была при этом. Была там как ребенок, видела, как мой будущий муж отрекается от собственного отца, отрекается от имени и вскакивает на спину лошади, чтобы взять имя новое. Когда пришли се-кохландийские посланники, увидели свежевскопанную землю, окропленную кровью. И всех в лагерях, ездящих верхом. Этого хватило.

Рассказ расходится по лагерю короткими фразами на низком языке. Анахо’ла не предназначена для таких историй, это язык команд или сплетен, передаваемых друг другу во время пути, когда не стоит надрывать глотки. Но – действует. А ее сестра снова шепчет:

– Мы ненавидели вас, словно заразу. Все эти годы. Мечтали о том времени, когда вы придете, – а мы сожжем ваши фургоны, убьем лошадей и, стоя над их трупами, выкрикнем собственные имена. Но время шло, а вы не возвращались. Ненависть застывает – не много таких, кто умеет бесконечно поддерживать ее. Мы росли, создавали семьи, сражались и убивали, защищая их. Родились у нас дети, смех которых вытапливал жар из сердец. Осталась пустота. Даже когда вы вернулись… когда выехали на возвышенность… ненависть и злость вернулись, но на короткое время. Если бы вы вернулись и снова сбежали, мы бы не преследовали вас. Сражались бы с вами, но без того гнева, который мы надеялись найти. Но как… как нам было сказать, что это мы? И кому нужно было это говорить? Тем, кто выбрал лошадей вместо собственных детей? Даже когда нет гнева, остается гордость.

Кей’ла чувствует прикосновение. Саонра прячет лицо в ее волосах.

– А она там висела… Мой муж забрал ее из лагеря Дару Кредо, такую маленькую и такую смелую, она сражалась, даже когда руки у нее были связны… А потом она пыталась сбежать, наверняка чтобы вас предупредить, а ее поймали и повесили на крюках. Мы сказали: что ж, не наше дело, все равно она тотчас примется хныкать и молить о стреле… Она сама виновата.

Что-то горячее пробрало ей затылок.

– Она висела там так долго, что родовые духи сахрендеев пришли к ней. Им было интересно, кого воспитала империя. Интересно, плачет ли она над грехами своих предков. Хотели увидеть ее боль. А потом… началась битва, и пришли ваши духи, погибших воинов, и что-то изменилось. Не все уходят в Дом Сна: те, у кого еще есть незавершенное дело, остаются… И тогда впервые со времени, когда вы покинули возвышенность, духи верданно и сахрендеев встретились в одном месте. Под треногой, на которой умирал ребенок. А мы смотрели и удивлялись, отчего она до сих пор не молит о милости. Но – смотрели и видели себя, какими мы были годы назад, покинутые и обреченные на смерть. Мы даже предложили ей помощь… железный наконечник на длинном древке. А родовые духи все не приходили к родовым столпам, хоть мы и ждали. И снова в нас зародился гнев. А я поехала под треногу, чтобы дать ей отдых. Простите… простите… простите…

«Значит, затем-то был ей нужен тогда нож», – улыбнулась Кей’ла и шевельнула рукою: «Ничего не случилось».

– Я дотронулась до одной из жердей, и они ко мне пришли. Духи. И показали мне правду.

Правду? Толпа вокруг густеет. Люди тянутся из соседних Лепестков, перепрыгивают повозки, идут, покачиваясь, словно в пьяном ошеломлении, мужчины и женщины, главным образом те, кто помнил Кровавый Марш. Есть в них какая-то хрупкость и беспомощность, глаза их пусты, лица – безоружны.

– Кто?.. – доносится со стороны хриплый голос. – Кто с нами это сделал?

Вот – смех. Странный смех, немного дикий, немного безумный, и, слыша тот смех, Кей’ла знает, что не только через нее говорят духи. Уэнейа – истинная Говорящая-с-Предками.

– Кого зовут Лисом Степей? У кого после поражения от Меекхана закачался над головой Золотой Шатер? Кто боялся, что Отец Мира возжелает созвать Большое Вече? Кому вожди племен готовы были вцепиться в глотку и грозили разорвать лошадьми? Кто потерпел поражение и оставил пятьдесят тысяч трупов, гниющих под городом? Не было трофеев, не было невольников, скота или лошадей, а откуда их взять? Он не был уверен до конца, сговариваются ли против него верданно и сахрендеи, но что с того? Через несколько лет вы восстановили ваши богатства, а он хотел ваши стада и табуны, золото, упряжь, оружие и имущество… Ему нужна была победоносная война, что отвлекла бы внимание от поражения империи. Но даже он не мог ударить на возвышенность просто так, без причины. Другое дело, если верданно подняли бы бунт…