Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

– Не знаю, что это значит, но надеюсь, что мне можно не стыдиться?

– Анд’эверс – эн’лейд . Глаз Змеи – глава каравана во время военного марша. Но змея не пользуется глазами, чтобы узнать дорогу, змея исследует ее языком, обоняет, пробует путь, которым она намерена ползти. Вех’лейд – это Язык Змеи. На плоскогорье – отряд воинов, который выдвигается перед главной колонной, чтобы проверить окрестности, найти источники и лучшие пастбища. Когда равниной идут две тысячи фургонов, нельзя двигаться вслепую. Порой известные источники пересыхают, а пышные в прошлый год пастбища оказываются яловыми. Караван – это слишком много ртов для прокорма, чтобы полагаться на судьбу. Вех’лейд – это наши чувства во время путешествия. Вы стали частью каравана.

Махнул худой рукою в сторону двери фургона:

– Мы гордый народ. Когда ты встретил их впервые, то был чужим мужчиной в лагере их отца. Не стоящим и слова. Теперь ты командир вех’лейд , знакомство с которым почетно. Когда б ты захотел, Нее’ва могла бы взять тебя в мужья.

Из-за дверей донеслось сдавленное фырканье. Они приоткрылись, показав покрасневшее лицо средней сестры:

– Я слышала это, колдун.

– Я знаю. А теперь перестань подслушивать и займись, как Кей’ла, чем-то полезным.

– Я еще увижу, как ты плачешь, старик! – хлопнула она дверьми.

– Первая пошла в мать, младшая – в отца, а эта унаследовала острый язык и нахальство от прабабки, должно быть. Я помню ее, у нее молоко от одного слова скисало. Но ты ведь хотел говорить вовсе не об этом, верно?

– Нет. – Кеннет вдруг почувствовал беспокойство, а мысль, пришедшая ему пару часов назад, теперь казалась банальной и глупой. – Помнишь, ты рассказывал о тех маленьких белых цветках, которые весной расцветают за горами?

– Вилоре’де , дети солнца. Я не встречал их нигде, кроме нашей возвышенности. – Хас бледно улыбнулся.

– Мы перешли нынче на другую сторону, строители уже укрепляют дорогу и выравнивают хребет спуска. – Кеннет заколебался, потянувшись к маленькой сумке-плетенке, с которой пришел. – Мы сходили вниз, так, чтобы просто посмотреть, какая земля на той вашей возвышенности, чтобы почувствовать ее под ногами и…

– И чтобы добраться туда, куда не ступали другие роты?

– Может, и так. И они там уже растут, те твои цветы, колдун.

Кеннет осторожно вынул маленький букетик. У цветков была желтая середина, а головки их тонули в короне мелких белых лепестков. Пахли они слегка мятой и немного ромашкой.

Хас осторожно, словно боясь, что подарок сейчас исчезнет, протянул руку, дотронулся пальцами до белых цветков и так замер.

Кеннет осторожно сунул букетик ему в ладонь.

– Большинство моих людей полагают, что я собирал его, чтобы поухлестывать за какой-то вашей красоткой, и если ты когда-нибудь сообщишь им об ошибке, то пожалеешь, что нынче не умер. Анд’эверс утверждает, что не выпустит тебя из фургона еще несколько дней, а потому я подумал, что сделаю хотя бы столько.

Колдун не улыбнулся – лишь ласково гладил цветочки пальцами. Глаза его были прикрыты.

– Знаешь, – отозвался он почти шепотом, – что я только теперь поверил, что мы пройдем? Не тогда, когда мы планировали это безумие, не тогда, когда мы создавали союзы и договоры, и даже не тогда, когда я входил в туннель, а скалы крошились под прикосновением духов. Только теперь, когда они у меня в руке… я верю.

Кеннет кивнул и молча вышел.

Закрыл двери и оперся о них спиною.

– Мы уже можем войти?

Это была та, младшая. Старшая сидела сбоку и смотрела на него исподлобья. Ах да, предложение замужества.

– На вашем месте я бы подождал, пока он не позовет.

– Орнэ сказала…

– Если вы войдете сейчас, хвост может оказаться вашей наименьшей проблемой. Я бы подождал.

Она нахмурилась:

– Но он жив?

Он улыбнулся, решив, что чувство юмора Фургонщиков ему по нраву:

– Пожалуй, впервые за много лет.

Кеннет подмигнул ей, вызвав улыбку, и двинулся к расщелине. Его рота ожидала его по ту сторону.

Хребет отрога был узким и совершенно не проезжим, но у верданно имелись их строители, а те уже доказали, что родились для работы с деревом, камнем и землею. На вершине начали укладывать балки, подпирали их с обеих сторон вертикальными столпами, внизу трамбовали землей и камнями, а все вместе покрывали сотнями досок, частично отодранных от разбираемых фургонов. Подле конструкции работали больше двух тысяч человек, и съезд рос на глазах.

Кеннет видел спешку в их движениях, нервное нетерпение, а взгляды, которые они бросали на восток, на раскинувшуюся там чуть волнистую равнину, горели. Когда б они могли, снесли бы свои фургоны на спинах и уже бы двинулись возвышенностью. Единственным человеком, которого не затронула горячка путешествия, казался главный строитель. Гер’серенс ходил вдоль возникающей конструкции, мерил, подсчитывал, проверял, похлопывал ее и остукивал. Лейтенант был свидетелем, как тот приказал разобрать изрядный кусок возникающей дороги, досыпать земли и утрамбовать ее тяжелыми молотами. Но никто не жаловался, осознание того, что от работы этой зависит быстрота и безопасность последнего этапа путешествия, результативно затыкало рты.

Красные Шестерки отдыхали внизу, у подножия отрога. Между солдатами горело несколько костров, булькали котелки, а запахи дразнили. Бо́льшая часть стражников просто прилегли на траву, подставив лица солнцу, некоторые спали. Они сошли на возвышенность как голова колонны, а Кеннет лишь после разговора с Хасом понял, отчего им оказали эту честь. Каким-то образом, незаметно, они сделались частью каравана. Он видел это, сходя вниз: работающие Фургонщики уступали ему дорогу, улыбались, здоровались. Сам Гер’серенс нашел время, чтобы кивнуть и шутливо отсалютовать на меекханский манер. Лейтенант вернул приветствие и улыбнулся. Чувствовал себя хорошо – чуть ли не впервые с момента, когда они отправились в путь, а когда видел, как растет дорога вниз, понимал, что они действительно это сделали, что провели сквозь горы караван в десятки тысяч фургонов, даже если бо́льшая часть их до сих пор стояла под Кехлореном, – пусть разум, проклятие, и пассовал перед этим знанием, – то есть сделали нечто, что должно остаться записанным в хрониках имперской армии.

То, что деяние это в хрониках не останется, поскольку империя захочет сохранять видимость, что атака верданно на Лиферанскую возвышенность была результатом «бунта» и «непослушания», – значения не имело. Фургонщики запомнят, а приказы были исполнены так хорошо, как солдаты сумели.

К тому же нынче стоял прекрасный весенний денек, солнце светило ясно, а гуляш – или что там побулькивало в котелках – пах превосходно. Хорошо отдохнуть после прекрасно выполненной работы. Кеннет нашел себе место на невысоком холмике, хлопнулся в траву и осмотрелся. Андан дремал со стебельком травы между зубами, Версен-хон-Лавонс держал на коленях лук и смазывал тетиву жиром, Омнэ Венк, Велергорф и Цервес Фенл вели какой-то спор, главными элементами которого были размахивания руками и глуповатые жесты. При этом они скалились, словно идиоты. Берф кидал собакам кусочки мяса, каждой по очереди, а животинки подхватывали их на лету, клацая зубами и брызгая слюной. Фенло сосредоточенно помешивал в котелке. Пастораль.