Макс Мах - Кондотьер

– Не знали? – откровенно усмехнулся Бекмуратов. – Большой человек, не ссорьтесь с ним. Опасно.

– Спасибо! – кивнул Генрих. – Учту!

И подхватив Наталью под руку, увлек к лестнице.

– А как же профессор консерватории? – спросила она на половине подъема. Тихо спросила, заговорщицким шепотом, элегантно склонившись к невысокому своему спутнику.

Такими он их и увидел – себя и ее – в зеркале на вершине подъема. Натали казалась даже выше обычного.

«Смешно… – ему вспомнилось полотно одного мирискусника [16] То есть члена художественного объединения «Мир искусства». Н. П. Ульянов (1875–1949) – замечательный русский живописец. Портрет Гончаровой и Пушкина перед зеркалом он написал в 1937 году. . Кажется, это был Николай Ульянов. А картина называлась, дай бог памяти, « Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу ». – Ну, я не Пушкин, да и Наташа – не Гончарова, так что…»

– Однако!

Генрих повернулся на голос. Слева на лестнице стоял мужчина в мундире дипломата. Седой, круглолицый, с нездоровым румянцем на белом рыхлом лице. Маленькие бесцветные глазки удивленно взирали на Генриха из-за поблескивающих в свете ламп стекол очков в тонкой золотой оправе.

– Прошу прощения, сударь?!

– Вы! – опешил мужчина. – Здесь?!

– Не знаю, право, о чем, вы! – пожал плечами Генрих, начиная наконец узнавать собеседника. – Разрешите представиться, Генрих Николаевич Шершнев.

– Генрих Ш…

– Баронесса Цеге фон Мантейфель, – продолжил между тем Генрих. – С кем имею честь?

– Пардон, месье! Как вы сказали? Шершнев?

– Полковник Шершнев недавно из-за границы, – холодно пояснила Натали, крепче сжимая руку Генриха. На его взгляд, несколько сильнее, чем следовало.

– О, мой бог! Какой конфуз! – но, судя по всему, дипломат на столь откровенную ложь не купился. Просто отступил, чтобы не затеять ненароком скандал. – Разрешите представиться! Полонский, Эдуард Аркадьевич. Мадам, месье!

– Мадемуазель! – поправила Наталья.

– Миль пардон! – отступил Полонский, пропуская их наверх. – Прошу прощения! Обознался…

– Вашу карточку, сударь! – шагнул им навстречу мажордом в старорежимной ливрее.

– Я забыл наши карточки в машине, – процедил сквозь зубы Генрих, ему начинали надоедать неуклюжие маневры потенциальных нанимателей.

«Хуже китайцев, ей-богу!»

– Объявите просто… Полковник Шершнев и баронесса Цеге фон Мантейфель…

– …и баронесса Цеге фон Мантейфель! – объявил мажордом, и Генрих ввел ее в зал.

Общество на ее имя отреагировало довольно дружно. Она разом притянула все взгляды, кое-кто обернулся, другие повернули головы, и любопытство их случайным не назовешь: последний раз Натали выходила в свет, когда ей едва исполнилось восемнадцать, а сейчас…

«Почти двадцать четыре… Как быстро летит время!»

А ведь Мантейфели фамилия знатная. С историей и родственными связями, хотя и без денег, но это уже совсем другая история, поскольку происхождение и деньги не всегда идут рука об руку.

«И что теперь? Бить будете или обнимать?» – Но мысль эта – всего лишь дань дурному настроению. Бить не стали бы, даже если бы узнали, кто она на самом деле. А вот обнять… Скорее всего, многие искренне рады тому, что она вернулась из небытия и безвестности. Другим – просто любопытно, но и любопытство – не порок.

– Натали!

– Екатерина Владимировна, милая!

«Ну, что мне стоит, в самом деле, пять минут побыть «душечкой» и «лапушкой»!»

– Полковник! Баронесса!

– Рад вас видеть, дорогая! Душевно рад случаю познакомиться… полковник!

– Генерал!

К ним подходили. Им улыбались. Вокруг них вели хоровод. Заговаривали. Задавали вопросы. Ждали ответов.

– Как ты изменилась, милая! Тебя, Тата, просто не узнать! Красавица! – Нона Бернсторф говорит громко, без стеснения. На ухо шепчет тихо, обдавая жаром губ. – Подстилаешься? Он богат?

– Генрих! Вот так встреча! Вы по-прежнему увлекаетесь охотой? Присоединяйтесь! Я послезавтра на боровую дичь хочу выйти.

– У вас, граф, кажется, континентальные легавые?

– Хорошая у вас память…полковник. Точно так. Но я тут по случаю приобрел еще и ротвейлеров… Будет весело! И баронессу с собой берите! Ты же не обидишь, Натали, дядьку Федора отказом?

– Ну, что вы Федор Алексеевич, конечно нет! Но у Генриха… Николаевича, возможно, есть другие планы на выходные…

«У нас есть планы? Или планы есть у тебя, а я тут ни при чем?»

– У тебя есть планы, дорогой? – спросила вслух, назло взглядам, упершимся в лоб, словно стволы винтовок расстрельной команды.

– Помнится, планы были у нас обоих…

Следовало признать, Генрих держится великолепно. Спокоен, ироничен, в меру раскован. Не то, что она. А она…

«Я веду себя, как баба! Психую, а не думаю… Votze [17] Вагина (нем. бранное) – в переносном смысле— женщина, девушка. !»

Но грубость не помогла, скорее, наоборот, а материться по-немецки, и вообще, моветон. Хочешь назвать женщину «дыркой», называй по-русски.

Она взяла бокал шампанского. Зубы клацнули об узорчатый хрусталь. Впрочем, тихо – никто и не услышал. Или почти никто! Генрих бросил быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, что с ней все в порядке.

«Ты прав, Генрих! Не время устраивать истерику».

Между тем первая волна суеты, поднятая их эффектным появлением, миновала. Страсти несколько ослабли, волнение улеглось. «Толпа» рассосалась, и никто уже, кажется, не увлекал их с Генрихом в сомнительной аутентичности хоровод. Все, как будто, вернулось на круги своя, однако «осевшая пыль» неожиданно открыла перед Натали совсем другую интригу. Похоже, дело было не в ней. Вернее, и в ней тоже, но внезапное «воскрешение» в свете брутальной дебютантки шестилетней давности не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, что произвел на собравшихся ее спутник. Очень непростое впечатление, нерядовое и неоднозначное. Выходило, что кое-кто здесь, включая и хозяев дома, был знаком с Генрихом еще в былые – вполне былинные по определению – времена, и, возможно, даже более чем просто знаком. Во всяком случае, во взгляде Софьи Викентьевны Нелидовой Натали разглядела такую вакханалию чувств, что оставалось лишь робко предполагать, что и как происходило между ней и Генрихом в годы их молодости. Однако на словах графиня была более чем сдержанна. Не расточал словес и ее супруг. Оба они оставались внешне корректны, холодно приветливы, но не были и равнодушны.

Истинный нерв их отношений с неожиданным гостем был упрятан не столь уж глубоко, чтобы Натали его не разглядела. Другое дело, что недоумение ее от этого только возросло. Кто же он такой, Генрих Шершнев? Кем был и куда сплыл? И что он мог, прости, господи, такого натворить, что и спустя годы его собственные бывшие любовницы не смеют назвать его настоящее имя вслух?