Макс Мах - Кондотьер

– Мне и так неплохо.

– А вот депрессивная…

– Тебя прихватило ночью в трактире?

– Да, именно.

– Как справилась?

– Кокаином занюхала.

– Дозы большие?

– Да, нет… Нет, что ты! – вскинулась так, что даже воду расплескала. – Я не…

– Знаю! – махнул Генрих рукой. – Иначе вены были бы уже дырявые.

– У меня это с детства.

– И что с того?

– Генрих!

– Скажи мне другое, – предложил он. – Сама-то ты хочешь остаться со мной?

– Я…

– Подумай, стоят ли судьбы русской революции одного дня счастья?

– Но…

– Глупости! – отмахнулся Генрих. – Ты сама-то веришь во всю эту чушь?

– Это не чушь!

– Чушь! – отрезал Генрих. – Ты же образованная женщина, Тата! Не дура, но и не психопатка – только не рассказывай мне о своем психозе [59] Болезнь, о которой говорят герои, официально называлась в 1965 году маниакально-депрессивный психоз. Сейчас она называется биполярное расстройство. Наталья демонстрирует некоторые симптомы этого заболевания. , ты должна понимать, анархистам нечего предложить людям. Ни бедным, ни богатым, ни умным, ни глупым. Никому! Красивая фантазия, элегантная заумь. А на поверку – пшик! Человеческое общество, по большому счету, все еще стадо. Слой культуры тонок. Религиозные догматы – эфемерны. Что остается, чтобы удержать нас от впадения в дикость? Одно лишь проклятое государство. Военная сила. Полицейский диктат. Скажешь, нет?

– Примитивно рассуждаешь!

«Примитивно? Так и есть!» – согласился с Натальей Генрих.

Его рассуждения и вправду казались примитивными, но вот в чем подвох – во всем, что касается людей, сложные схемы не работают. Работают простые, как хлеб и вода, принципы. И в этом смысле здравомыслие Энгельса импонировало Генриху куда больше, чем «сложности и разности» Кропоткина. Маркс, Каутский, Бронштейн… Да тот же Ульянов… Враги системы и, возможно, в некотором роде идеалисты. Не без этого. Но все-таки не безумцы. Реалисты. Практики. И пусть социализм – тоже не сахар, уж лучше социалистический порядок – есть примеры – чем революционный хаос.

– Ты его поймала?

– Ушел, сукин сын.

– Кто таков, знаешь?

– Знаю, но от этого не легче.

– Кого он ждал, тебя или меня?

– Меня… Налей еще, а?

– Налить не трудно, – вздохнул Генрих, вставая из кресла, в которое едва успел опуститься. – Не развезет?

– Не должно.

– Как знаешь…

Временами у Генриха бывало много женщин, иногда и подолгу – ни одной. Но все это не в счет. А те, кто в счет…

«А еще говорят, что я везучий!» – Генрих налил Наталье коньяк и хотел, было, вернуться в ванную комнату, но передумал, и прежде плеснул в бокал и себе тоже.

«Чего уж там! Однова живем!»

Правду сказать, за всю жизнь лишь три женщины занимали его настолько, что впору было говорить о любви. На первой он женился. Она родила ему дочь и, казалось, светится, когда видит «своего Генриха». Тем не менее, донос на Генриха написала именно она и сделала все возможное, чтобы он никогда к ней не вернулся. Очень хотела, как оказалось, выйти замуж за Федора. Такая вот история. Ну, а вторая…

Вторая любила его беззаветно. Эта бы не предала никогда. Напротив, готова была уничтожить любого, кто встанет у Генриха на пути. Одна беда, она могла спать с ним, лишь крепко выпив или, вернее, напившись допьяна. Долго не хотела понимать очевидного, не принимая приговор судьбы, и Генриху не позволяла. Но природу не обманешь, даже если ты женщина и способна родить. В конце концов, им обоим пришлось смириться с тем, что быть вместе они не могут и не смогут. По многим причинам, но главное потому, что обоим им в постели нужны женщины. И вот теперь третья. Анархистка, страдающая маниакально-депрессивным психозом…

«Умеете вы, князь, выбирать себе женщин! И в самом деле…» – Генрих вошел в ванную и встретил взгляд темно-синих глаз.

– Тата, я тебе не враг, – улыбнулся он, протягивая бокал. – И нечего смотреть на меня волком! Заведем тебе, если захочешь, персонального психиатра… Выпишем из Европы. Из Вены или Амстердама… А не захочешь, и бог с ним! Припрет – отлежишься. Отпустит – поедем в Крым или на Минеральные Воды… Тебе нравится этот дворец?

– Этот? – все еще хмурится, но, кажется, взгляд начинает светлеть.

– Тут, километрах в семидесяти от города, на острове Долгий стоит замок – Ольгердов кром называется. Слышала, поди?

– Видела.

– Еще лучше, – улыбнулся Генрих. – Он мой, Тата, между прочим. Наследственный, как и Казареево подворье в Петрограде. Там интерьеры, скажу тебе без обиняков, куда богаче, чем в Ягеллоновом палаце. Другой уровень богатства, если понимаешь, о чем речь!

– Генрих, – ее глаза уже светились, и улыбка расцветала на четко очерченных губах, – ты кому это говоришь? Ты в своем уме? Я же революционерка, анархистка и вообще… клейма негде ставить!

– Это ты мне говоришь? – передразнил Наталью Генрих. – Беглому каторжнику, наемнику и бандиту?

– Мне не нужны эти хоромы…

– Придется привыкнуть.

– Полагаешь?

– Настаиваю!

– Тогда… Не торопи меня, ладно?

– Как прикажете, баронесса! – кивнул Генрих, принимая ее право на выбор, как свое собственное. – Ваше здоровье!

Как оказалось, Генрих умел не только интриговать. Он умел быть заботливым, что непросто для такого харизматичного мужчины. Но, или она плохо знала такого рода мужчин, или Генрих сумел «наступить на горло собственной песне ». Натали всегда нравилась эта строчка, все-таки Маяковский умел выражать свои мысли и чувства, как мало кто другой в русской поэзии. Вспомнила и сейчас, сдвинув в сторону полированные панели наборного дерева, служившие дверцами стенного шкафа в гардеробной, примыкающей к их с Генрихом спальне.

– Н-да… Красиво жить не запретишь.

– Я старался, как мог, – довольно усмехнулся Генрих. Он остался стоять за ее спиной, по-видимому, наслаждаясь оттуда своим успехом.

– А размеры? – Натали тронула пальцами одно платье, другое, перевела взгляд на жакеты и блейзеры. – И как ты узнал…

Она хотела спросить о сочетании цветов, фасоне и покрое, но прикусила язык. Есть секреты, которые не хочется знать. Вообще.

– Молчи! – потребовала она. – Не отвечай! Это будет твоей тайной! А обувь?

– На этот раз у тебя будут даже украшения, – голос Генриха звучал ровно. Похоже, он не хотел выказывать эмоций. Может быть, боялся.

«Не исключено!»

– Ты купил мне украшения?

– По правде сказать, Бекмуратов помог мне получить кое-что из конфискованных ценностей. Все, как я и говорил, находится под опекой Министерства Двора. Но пару шкатулок – по случаю моего воскрешения – удалось получить прямо сейчас. Без волокиты. В качестве жеста доброй воли…

– Ты все еще злишься на него?