Макс Мах - Кондотьер

– Договаривай! – Натали отсалютовала ему бокалом и выпила шампанское. – Что же случится на этот раз?

– Они объявят о создании империи.

– Что?! – у Натальи даже глаза округлились. На мгновение, но даже ее проняло. Есть слова, которые так просто не переварить.

– Я тебя удивил?

– Ну, в общем, да. Хотя… Постой, Генрих! Такое не скрыть! Об этом должны говорить на всех углах! И давно!

– И говорят, – кивнул Генрих. – Много лет подряд говорят. Пишут статьи и книги, обсуждают на научных конференциях, вносят в политические программы. Опросы общественного мнения показывают, что, в зависимости, от государства, идею объединения поддерживают от пятидесяти трех до семидесяти восьми процентов населения. Другое дело, что никто не верит, что это осуществимо. Ни голландцы с датчанами, ни французы, ни мы, грешные. А зря! Они наконец договорились, как ни странно, хотя до времени и не афишируют. Секрет высшего приоритета, поскольку неожиданность объявления дает немцам преимущество, временную фору, оставляет свободу маневра. Ставит контрагентов – Россию, например, – в невыгодное положение, связанное с потерей инициативы. Но декларация прозвучит, ты уж мне, Наташа, поверь, я точно знаю! Что произойдет дальше, представляешь? – Он выбросил в пепельницу окурок и закурил снова, пережидая мгновение «слабости», пока не исчезнет вставшая перед глазами кровавая пелена.

– Пруссия – пятая экономика мира, – выдохнул он вместе с дымом. – Баварское королевство – восьмая, ну, в крайнем случае, девятая. Но ведь есть еще Саксония, Вюртенберг, Баден, Тюрингия… Но и это не все. Как только возникнет новая империя, развалится старая. Это тоже дело решенное и тоже секрет. Австро-Венгерская монархия дышит на ладан. Достаточно любого резкого движения, и населенные немцами территории – Тироль, Австрия, Штирия, Судеты, Каринтия, да мало ли еще! – все они окажутся в границах Германской империи. А в орбите влияния, если уж и не внутри имперских границ будут все те же Венгрия и Чехия, Милан и Савойя, Хорватия и Богемия… Это будет монстр, Наташа. Порядка восьмидесяти миллионов дисциплинированного, образованного и трудолюбивого населения, третья, а может быть, и вторая по величине экономика мира, огромная боеспособная армия и слабый флот. Они не сунутся в колонии – куда им с тремя-то прусскими линкорами! – они развернутся на континенте, и первым делом попрут на нас… Цели и причины очевидны. У нас тут значительная доля немецкого населения, пространство и ресурсы, и рыхлая консистенция. В такой войне, если не быть к ней готовым, Россия очень скоро может превратиться во второстепенную азиатскую державу, потеряв Запад, утратив свою европейскую долю.

– А что же литовцы и русские? – почти шепотом спросила Натали. – Поляки, евреи…

– Нынешние русские станут завтрашними немцами, – пожал плечами Генрих, он думал уже об этом, и немало. – Германия не станет их притеснять, я думаю, она их интегрирует. Тем более, если по эту сторону границы нет ни порядка, ни экономического роста.

– А там будет?

– Немцев не знаешь? Будет. Они о великой империи грезят, никак не меньше. Но для этого им нужен флот – в Африку и Азию без флота и соваться нечего, а это означает, им понадобятся ресурсы, и ресурсы эти здесь, по эту сторону границы.

– То есть война неизбежна?

– Абсолютно.

– И как скоро?

– Очень скоро. В худшем случае, через год, в лучшем – через два…

Ну вот, все и сказано. Все, чем жил последние девять месяцев, словно ребенка вынашивая этот свой план, – все воплотилось в одном простом слове «война».

«Война… Эка невидаль! Мало мы, что ли, воевали?» – но он знал, невидаль! Такой войны Россия еще не знала. И никто не знал. Та война, что случилась в тридцать третьем и которую по привычке называли Великой, великой, на самом деле, не была. Она была всего лишь большой. Великой станет та, которую Генрих угадывал своим великолепным чутьем в ближайшей перспективе. И проиграть ее России никак нельзя…

– Я беременна, – неожиданно сообщила Наталья, прервав его размышления.

Они так и смотрели друг другу в глаза. Молчали, думая каждый о своем. Пауза длилась, и вдруг это.

– Я беременна… – А в глазах…

Впрочем, Генрих не стал разбираться, что там у нее в глазах. Не сейчас. Не здесь.

– Я беременна…

– Ну, вот и славно! – он среагировал так быстро, как только смог, а значит, практически мгновенно. – Хорошее предзнаменование для всех наших планов, Наташа, – улыбнулся он, ощущая, что искренность дается ему хоть и не без труда, но все-таки куда легче, чем обычно. – И великолепный повод объявить о нашей свадьбе, как считаешь?

Модус операнди— образ действия (лат.).

От comprenez-vous— вы понимаете (фр.)?

Чуть больше метра восьмидесяти.

Кокер— народное прозвище автомобиля марки «Кокарев и Ершов», Товарищество «Моторные заводы Симендера».

То есть из города Троки, ныне Тракай.

Перифраз строки А. С. Пушкина «Что в имени тебе моем…».

Каратэ.

Парвеню— человек незнатного происхождения, добившийся доступа в аристократическую среду и подражающий аристократам в своем поведении, манерах; выскочка.

В нашей реальности Михайловский дворец, площадь Искусств и Михайловская улица.

Михайловский театр (Малый театр оперы и балета).

В нашей реальности Итальянская улица.

Enigma, энигма— загадка, головоломка, что-то таинственное, невыразимое, или шарада, или сложная задача.

Шампанское.

Гусиная печень.

Для исполнения хоры танцоры— мужчины и женщины— собираются вкруг, берутся за руки и начинают движение вправо сначала левой, потом правой ногой. На следующем шаге левую ногу ставят за правой, и снова делают шаг правой. Эти движения повторяются сначала в медленном, а потом в быстром темпе. При большом количестве танцоров люди делают несколько кругов, один в другом.

То есть члена художественного объединения «Мир искусства». Н. П. Ульянов (1875–1949) – замечательный русский живописец. Портрет Гончаровой и Пушкина перед зеркалом он написал в 1937 году.

Вагина (нем. бранное) – в переносном смысле— женщина, девушка.

Камербанд— широкий пояс для талии, который часто носят со смокингом.

Предупрежден, значит, вооружен (лат.).

Имеется в виду Beretta M 951 под патрон 9х9 мм, парабеллум.

Гай Муций Сцевола прославился тем, что, согласно легенде, пытался убить этрусского царя, который осадил Рим в 509 году до н. э. Сцевола пробрался в шатер царя, но по ошибке убил царского писца. Сцеволу схватили, и тогда он объявил, что он лишь один из 300 римских юношей, поклявшихся ценою своей жизни убить царя. Когда герою стали угрожать пыткой и смертью, если он откажется раскрыть все детали этого замысла, Сцевола протянул правую руку в разведенный на алтаре огонь и держал её там, пока она не обуглилась. Отвага римлянина так поразила этрусков, что его отпустили и заключили с Римом мир.