Роман Носиков - ПЕПЕЛ В ПЕСОЧНИЦЕ

Ибрагим только услышал какой-то шум и, бросив машину, побежал в сторону сарая. Когда он в три прыжка добежал до места то увидел нового, незнакомого ему Максима. Этот новый Максим был занят важным и серьезным делом — отрезал голову у еще живого человека. Лицо Максима было в крови, которая хлестала из артерий в шее. Человек вцепился руками в руки Максима, но тому это особенно не мешало, и он продолжал активно орудовать ножом. Человек дрыгнул пару раз ногами и умер.

Ибрагим сначала даже не понял, что происходит, и начал медленно поднимать пистолет в сторону товарища. Но потом увидел сползающее с верстка голое тело, бросил взгляд на мертвеца со спущенными штанами, связанных стариков и быстро метнулся по углам. Схватился было за левое ухо в поисках рации, вспомнил, что рация осталась в лагере по приказу Коновальца, плюнул и ужом скользнул к связанному старику. Ибрагим посмотрел старику в глаза, приложил палец к губам, дождался кивка и разрезал тряпки стягивающие рот заложника.

— Сколько их?

— Много. Пять или семь. — старик едва мог говорить, так свело челюсти. — Еще старшая внучка наверху. Спасите ее. Спасите!

Дед заплакал.

Ибрагим, крутясь как волчок, разрезал веревки, стягивающие руки и ноги старика.

— В угол! Держаться тихо. Тише воды — ниже травы!

Повернулся, чтобы взять девочку и передать старику и увидел, что Максим сидит на обезглавленном туловище и смотрит в лицо отрезанной голове.

— Максим!

Тот не шелохнулся.

— Перст!

Максим поднял на Ибрагима глаза.

— Что ты там пытаешься высмотреть? Вставай. Работать пора.

Максим швырнул голову в угол и поднялся.

— Извини. Наверное, рога искал или жвала какие-нибудь.

Он медленно отходил от шока.

— Вот поэтому у нас семейных не берут. Семейные плохо контролируют себя при виде насилия над детьми и женщинами.

— А меня как зачислили?

— Полковник записал тебя как вдовца. Анкету поправил.

— Сука.

— Хороший мужик. Хотя сука, конечно.

На первом этаже дома никого не было. Не было мусора, следов разгрома — того что обычно сопровождает сцены разбоев. Но сверху, со второго этажа доносился какой-то стук и топот. Слышался смех. Напарники переглянулись, и Ибрагим, молча, указал на единственную лестницу ведущую вверх. Встав у самого края лестницы, чтобы не скрипела, Ибрагим пошел вверх, показывая Максиму рукой, что держаться надо у стены.

Поднявшись по лестнице, Ибрагим осторожно приоткрыл дверь и заглянул в щелку. После чего повернулся к Максиму и показал растопыренную ладонь. Пятеро. Переложил пистолет в руке стволом в руку, взяв его как маленький молоток. Стрельбы не будет. Будет избиение.

Широко открыв дверь, Ибрагим уверенно зашел в холл и ударил сидящего к нему спиной в кресле человека рукояткой пистолета в висок. Затем того, который сидел к нему вполоборота по переносице. Третий, сидевший к двери лицом, успел вскочить, но рука Ибрагима вытянулась вперед, и рукоятка пистолета достала и его висок. Влетевший в холл за Ибрагимом Максим ударил ногой уже начавшего подниматься четвертого в голову. Тот от удара тяжелого армейского ботинка сразу потерял сознание и кувыркнулся через подлокотник кресла. Пятый не успел ничего сказать или сделать, а на него уже смотрели два ствола. В оба глаза.

Получивший удар по переносице зашевелился, и Ибрагим мгновенно добавил ему по затылку. Тот затих.

— Сколько человек еще в доме?

Максим задал вопрос пленному. Тот посмотрел на Максима ничего не понимающими глазами и промямлил:

— Ник-кого. Только хозяин с хозяйкой.

Максим повернулся к Ибрагиму.

— Все. Тут больше никого.

Они огляделись. На полу в круге из пяти кресел лежало четверо парней. По некоторым, лежащими на спине, было видно, что у них расстегнуты ширинки. В комнате стояло несколько водочных стопок и пепельница. А в самом центре круга лежало избитое, покрытое кровоподтеками существо женского пола. Абсолютно голое.

То, что молодые люди слышали снизу, был не топот. Это был стук коленей и локтей. Жертву опустили на четвереньки и пинали друг к другу. Это доставляло мучителям особое удовольствие.

Максим размахнулся и ударил пленного в лицо. Тот отступил на шаг и рухнул на спину. Максим подошел и несколько раз от души пнул его, целя в причинное место.

— Что делать будем?

Ибрагим пожал плечами.

— Учитывая военное положение, бандитизм — преступление, подлежащее ускоренному правосудию. Приговор может вынести любой государственный чиновник, включая нас с тобой. Он же может привести приговор в исполнение. Чем я в последнее время и занимаюсь постоянно. Так, что…

В этот момент дверь в дальнем конце холла открылась, и на пороге появился бородатый мужчина в одних трусах с заспанным лицом. Узрев всю картину, он сунул руку за дверной косяк и вытащил оттуда охотничье ружье. Но поднять его он не успел. Максим быстро скользнул вперед и в точности как его в спортзале Ибрагим, ударил одновременно в вооруженную руку и грудь. Ружье упало на месте, а державший его отлетел внутрь комнаты, с грохотом упал и скорчился на полу. Максим шагнул за ним в комнату, оказавшуюся спальней, и увидел большую деревянную кровать под иконами, с которой поднималась пожилая женщина. Лицо у нее было таким же мятым и заспанным, как и у мужа. То, что это супруги Максим не сомневался — на обоих лежала печать совместной жизни, делающая мужа и жену похожими даже в движениях, но при этом дополняющими друг друга.

Максим оглянулся назад и увидел, что все молодые люди были босиком или в тапочках. Их ботинки стояли у двери ведущей на лестницу.

В отличие от мужа, она не стала делать резких движений или поднимать крик. Она встала, посмотрелась в большое зеркальное трюмо, пригладила растрепанные волосы.

— Опять у нас неприятности из за этих скотов. Совершенно не умеют себя вести. Постоянно гадят и воруют. — сказала она, надевая халат, — Вы не могли бы выйти, молодые люди? Или прикажете общаться с вами в таком виде?

И она показала руками на свои тапочки, ночнушку и халат.

Максим смотрел и смотрел на это существо, пытаясь как можно быстрее понять где, в каком конкретно месте оно отличается от обычного человека. Как можно быстрее, чтобы не смотреть на это слишком долго и не дай Бог не подхватить заразу. Палец на спусковом крючке свело судорогой, и Максиму пришлось помассировать его левой рукой, чтобы он снова заработал.

Ибрагим глядел на процедуры Максима с пальцем и растерянно оглядывался.

— Так я не понял: Это что — ваш дом? Вы — хозяйка?

Максим зло засмеялся.

— А ты еще не понял, что это? Гордись Ибрагим! Ты наблюдаешь законы исторического развития в действии. Перед тобой частный землевладелец в апофеозе его развития — кулак. Скоты в прихожке — его личная армия и полиция, с помощью которой он правит деревней. Деревня не от войны начала хиреть, хотя, конечно распустился он так только сейчас. Все началось гораздо, гораздо раньше. А те, что в сарае — должники. Или рабы. В данном случае разницы нет никакой. До Бога высоко, до царя далеко. А по нынешним временам и еще дальше. Когда-то их так боялись, что ссылали в Сибирь всех, кто хоть как-то, хоть чем-то напоминал кулака. Хоть немного. Так их боялись.