Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

Преподаватель мужской гимназии Василий Николаевич Распашин вышел на улицу, но, не пройдя и сотни метров, как увидел на углу возбужденную толпу. Будучи преподавателем с двадцатилетним стажем, он научился хорошо различать оттенки человеческих голосов, поэтому легко уловил преобладание недоумения и возмущения в возбужденных криках людей. Причем говорили все и сразу.

— Господа! Господа! Как это понимать?! Это все евреи в правительстве мутят! Да предательство это и говорить тут нечего! Так это что: войне конец?!

"Что еще такое свалилось на наши бедные головы?, — с этой мыслью преподаватель латинского языка подошел к толпе и поинтересовался у полного мужчины, в пенсне, что происходит.

— Предательство! Вот что происходит! Это я вам прямо скажу, без обиняков!, — его голос прямо подрагивал от еле сдерживаемого возбуждения.

— Извините, но я не в курсе происходящего и хотел бы знать…

— Манифест! Заключен сепаратный мир между Россией и Германией! Сначала государь отказался от польской короны, потом вышли указы об изменениях наших границ, а теперь еще и это! Зачем? Я хочу знать!

— Если я вас правильно понял: наш государь заключил мир с Германией. Да?

— Да! Вы правильно его поняли!, — вмешался в их разговор молодой мужчина, с внешностью банковского клерка. Коротко подстриженные усы, светло-коричневое легкое пальто, трость, брезгливая ухмылка. — Зато мне непонятен тайный смысл этого мира! Воевать надо до победы! Иначе, какой в этом смысл?!

Толстяк, резко понизив голос, ответил ему: — А про немецкое окружение царя во дворце забыли? Их работа — поверьте мне!

— Да бросьте вы! Тут надо смотреть кому это выгодно!

— Да таким как ты, болтунам, это выгодно!, — в их спор неожиданно вмешался подошедший человек в офицерской шинели, но без погон. — На фронте не бывали, а смысл ищите!

Василий Николаевич, увидев, что страсти накаляются, при этом, будучи несмелым и богобоязненным человеком, больше не слушая никого, обошел возбужденную толпу и направился знакомой дорогой в гимназию. Сейчас его больше заботила внезапно обострившаяся язва и визит будущего жениха — аптекаря, который должен был прийти сегодня, к семи часам вечера, чтобы посвататься к его старшей дочери. Хотя при этом он все же не преминул задержаться на несколько минут, чтобы пробежать глазами текст манифеста, когда увидел его случайно на афишной тумбе.

"Божьей милостью Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский… Объявляем всем верным нашим подданным, что Нами заключен мир с Германской империей. В это тяжелое время жизни России Мы почли долгом совести … Трудности на фронте и тылу вынуждают Нас… Дорожа кровью и достоянием наших поданных…

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано: НИКОЛАЙ".

"Может теперь с хлебным подвозом все наладиться. И с керосином. А то ведь эти очереди уже до печенок достали".

Народ читал строчки царского манифеста с каким-то невнятным смущением в душе. Главный враг, германец, в один момент перестал быть таковым! Как так? Вон еще и плакат на стене висит, на котором русский солдат нанизывает на штык германца, австрияка и турка. С другой стороны мир с Германией означал конец войны, а ведь именно с ней у людей было связано все самое плохое — смерть родных и близких, нехватка продовольствия и топлива, резкое вздорожание цен. Да и самих целей войны народ толком не знал. Говорили о Византии, о восстановлении третьего Рима, о каких-то проливах, о славянах, которых надлежало спасать, и для всего этого надо было победить кайзера, но какая была связь между этими непонятными объяснениями и необходимостью умирать простому русскому человеку в сыром окопе, мало кто мог себе уяснить. Только одно было понятно всем — так приказал царь. Царь повелел воевать — солдат воевал, повелел заключить мир с германцами — так тому и быть. У людей сейчас было одно мерило — прежняя, сытая и тихая довоенная жизнь, поэтому заключение мира с германцем стало для большинства людей шагом к прежней жизни. С не меньшей радостью восприняли манифест бывшие рабочие и крестьяне, одетые в серые шинели.

Правда, так восприняли документ далеко не все. Часть офицерства, генералитет, союзы ветеранов, чиновники и подрядчики, наживающиеся на военных заказах, посчитали это предательством, причем не столько по отношению к союзникам, сколько по отношению к ним. Война до победы! Именно с этими лозунгами выступила на улицы городов оппозиция. Робкие попытки революционеров, сумевших уйти от разгрома, подтолкнуть народ к выступлениям ни к чему не привели.

Крестьяне и раньше предпочитавшие жить по заветам дедов и отцов, были мало подвержены тлетворному влиянию агитаторов. Тремя основами их мировоззрения была земля и все что с ней связанное, так же как вера в бога и царя. Рабочие, представлявшие второй по численности класс, был более активен, а значит, сильнее подвержен влиянию революционной агитации. Но стоило выйти фабричным законам, как часть рабочих, по большей части, это были колеблющиеся и сочувствующие, сразу отошли в сторону, тем более что новые законы, запрещающие революционную деятельность, оказались предельно жестокими. Немалую роль сыграл ряд судебных процессов по делам крупных чиновников, заводчиков и генералов, которые показали всем восстановленную царем справедливость. Одним из таких случаев, получивших широкую известность, стал арест крупного сибирского золотопромышленника.

В Томске, в одном из ресторанов, находясь под солидным градусом, промышленник начал поносить фабричные законы, называя их царской блажью и другими непозволительными словами, которые порочили имя императора. Так было записано в протоколе жандармского следователя со слов свидетелей, после того как полицейские скрутили промышленника на глазах всего зала, затем под конвоем привезли в жандармское управление. Купцу крупно не повезло. В зале этого ресторана жандармский ротмистр праздновал день рождения своей дочери. Если год тому назад обладателю тугого кошелька никто бы и не подумал предъявить подобные обвинения, зная, что связи и деньги прикроют его от закона, то теперь это уже не имело такого большого значения. Дело приобрело политическую окраску и быть золотопромышленнику на каторге, несмотря на его миллионы, если бы за него не вступилось общество сибирских купцов. Только благодаря его усилиям, спустя четыре месяца, трясущегося от страха, промышленника выпустили, что стало не только своеобразным предупреждением для людей с мошной, но и своеобразным толчком для быстрого внедрения социальных льгот рабочих.

Новообразования добрались и до крестьян. Уже с месяц в деревнях и селах работали землеустроительные комиссии, продолжившие столыпинские преобразования в сельском хозяйстве. Крестьяне получали наделы — одни в своих родных местах, другие, получив льготы и подъемные деньги, переселялись в Сибирь и на Дальний Восток.