Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)

Чужой, немного скрипучий голос, в ответ что-то пробурчал.

— Но там же рядом тоже лес, — не успокаивался Голованко. — Город просто утопает в деревьях… Это же просто находка для тебя! Помоги?! Там же дети и женщины! Это же не солдаты!

Голос опять что-то сказал. Абай совершенно ничего не понял. Слова вроде бы и слышались, но было не понятно, какие именно. Он осторожно перетек за ствол дерева и начал медленно сползать в овраг, откуда было совсем рукой подать до говоривших.

— Это точно поможет нам? Точно как у Леськи? — в голосе пограничника послышалось сильное сомнение. — Но все же узнают?! Да, да, я понял — главное спасти женщин и детей!

Якут уже был на дне оврага, когда под ногой предательски треснула толстая ветка. Она высохла уже давно и словно ждала, когда он придет и наступит на нее. Хруст был таким, словно кто-то выстрелил! Или это ему показалось. Он сразу же замер… Тело прильнуло к земле, стараясь слиться с ней, стать одним целым.

— Ох! — не успевшего перевести дух Абая, что-то резко прижало к земле. — У!

Это было словно упавшее бревно. Длинное, тяжелое! Однако не было ничего слышно! Нет! Был шорох… Тихий, незаметный, угрожающий. Раз! Тянувшиеся к финке руки, пришпилило к телу.

— А-а-а-а-а! — негромко застонал Абай, когда гибкие прутья врезались в предплечья. — Больно!

— Подожди! Не надо так, — раздался сверху голос старшины и руки немного ослабли. — Это же Абай!

Абай с трудом приходил в себя. Было тяжело дышать — лицо практически уткнулось в мохнатый пучок пахнущего гнилью мха. Вдобавок затылок отдавался тяжелой ноющей болью.

— … Все будет нормально, Степаныч, — успокаивающе пробурчал незнакомый хрипловатый голос. — Есть у меня еще кое-какие секреты… Немцы будут сильно удивлены, когда увидят нас.

Судя по голосу говоривший был совсем рядом, чуть не на расстоянии вытянутой руки.

— Хорошо, — проговорил старшина, словно смиряясь с чем-то неизбежным. — Сделаем по твоему! А с ним-то что делать? Кажется, он все слышал. А мне сейчас не нужны никакие лишние вопросы.

Земля по якутом неуловимо зашевелилась. Казалось, земляные пласты выгнулись и подбросили его в воздух. Не успев даже охнуть, Абай оказался на ногах, но по прежнему полностью спеленатый словно младенец.

— Смотри-ка очнулся, — недовольно пробормотал пограничник, переминаясь с ноги на ногу. — Вот сукин сын нашел все-таки меня… Думал, что покружу-покружу и оторвусь от него. Ан нет, не получилось! Ну и что будем делать?

Вокруг стало совершенно тихо. Якут прищурил глаза, отчего он вообще превратились едва заметные щелки. Старшина стоял совершенно один и рядом не было ни души!

— Думаю, он понятливый, — вновь прозвучал чей-то голос, но уже совершенно рядом с ним. — Ему ни надо ничего объяснять, он сам все поймет.

Тот тем временем попытался повернуть голову, но что-то его держало чересчур надежно.

— Что, Абай, ты ведь ничего не видел и не слышал? — якут не верил своим глазам — этот странный голос шел прямо от дерева. — Мы ведь понимаем друг друга?

Это было дерево! Дерево с большой буквы «Д»! Огромный дуб патриарх, корни которого выползли наружу будто им не хватает места под землей. Ствол, нависавший над ними, был весь в буро-черных складках, местами отчетливо напоминавших человеческие раны… Весь мир якутского охотника в мгновение ока перевернулся с ног на голову. Всю свою молодость он презирал своего отца — потомственного шамана целого десятка стойбищ. Ведь как же иначе, он был активистом, боровшимся с пережитками прошлого, с мракобесием, в котором погряз якутский народ. Разве мог он, убежденный комсомолец, уважать своего отца, который, подумать только рассказывал о каком-то великом дереве — опоре всего мира. Нет! Все его речи он отвергал сходы, обвиняя того в старческой глупости…

— Как же я мог? — шептал он в каком-то забытьи. — Почему я стал таким? Отец?! Отец, это я, Абай?! Смотри, вот он я, стоя перед тобой на коленях…

Перед его взором стояла давняя картина, которую он, как ему хотелось думать, уже давно и благополучно забыл… Умиравший отец, палец крючковатый палец которого был обвиняющие направлена в сторону Абая. «Попомнишь меня! Попомнишь мои слова! — билось в его мозгу огненными молотками. — Аал Луук Мае, прими мое тело в свои объятия! Иччи, сопроводите меня к подножию великого дерева! Я честно служил вам в этом мире и буду также служить в другом…».

Ноги пожилого охотника медленно подогнулись и он рухнул вниз прямо на кусок узловатого корня.

— Отец, отец, ты меня слышишь? — сын старого шамана шептал, обращаясь в сторону дерева. — Отец, я увидел Аал Луук Мае… Ты мне говорил, но я глупый молодой тырген не верил тебе! — По морщинистым щекам текли слезы. — Я увидел Мировое дерево. Значит иччи не забыли старого Абая и явили ему свою милость…

Зрелище стоявшего на коленях, плачущего и вдобавок что-то бормотавшего человека так поразили пограничника, что он растерялся.

— Абай, ты что? — он похлопал его по маскировочному халату. — Перестань! Все будет нормально! Это же я, Голованко! Ты, что не узнаешь меня?

Но взглянув в помутневшие глаза он понял, что хлопки по спине и крики здесь вряд ли помогут. Хлипкое тело, с которого начали медленно сползать гибкие корни, медленно закачалось.

— О, Аал Луук Мае, пусть вечно твои ветки купаются в голубом небе и ночами тебя укрывают самые пушистые облака…, — Абай мерно раскачивался из стороны в стороны, тихо что-то приговаривая. — Пусть корни твои никогда не знают недостатке в живительной влаге! Пусть дикие звери обходят тебя стороной!

Переминавшийся с ноги на ногу, Голованко отошел от него подальше.

— Что, Степаныч, страшно? — Лес оказался тут как тут, возле его уха. — Я же говорил, с ним проблем не будет!

— Что ты такое говоришь, Андрей? — удивился Голованко. — Посмотри на него? Что я капитаны скажу? Что он тронулся умом, когда услышал как разговаривает дуб?

Гибкие путы корней окончательно сползли с тела якута, но он словно этого не заметил. Его туловище продолжало раскачиваться из стороны в сторону как маятник.

— Старшина, он же сделает все, что ему не скажут, — дубовая ветка качнулась в сторону якута. — Мне кажется, меня приняли за какое-то божество…

Наконец, человеческий маятник качнулся слишком сильно и Абай упал на живот. Он раскинул руки и начал медленно ползти к дубу. Его голова при этом буквально ковыряла собой мох.

— О, Аал Луук Мае, не гневайся на твоего сына, — коричневатые пальцы с благоговением коснулись морщинистой коры и начали осторожно скользить по ее складкам. — Если такова твоя воля, выпей мою жизнь! Я ничто перед тобой, Аал Луук Мае!

Ветер, шевеливший до этого ветки деревьев, затих. Вокруг стало тихо. Не слышалось даже бормотание якута.