Максим Субботин - Сердце зимы

Услыхав щелчок, мужчина повернулся, взглядом ощупал мальчишку и будто бы расслабился. Лицо служителя уродовал страшный ожог, как если бы ему не посчастливилось попасть под удар раскаленной железной перчатки. Над правым глазом остались следы двух пальцев, на щеке – отпечаток третьего.

– Мы пришли за благословением Хаоса, служитель, – блеклым голосом соврал Многоликий.

– Нынче праздничная ночь на дворе. – Как ни пытался жрец напустить умиротворенный вид, его взгляд метался из стороны в сторону. – Боги приходят в Северные земли, когда наступает черед таять снегам. Нет нужды нынче испрашивать благословения в храмах. Боги слышат смертных, коль помыслы их чисты.

Он покосился на дверь за спиной нежданного гостя, тень скользнула по его лицу. Многоликий еще раньше услышал позади кряхтение Саа-Роша, которому голод и страх не мешали всюду совать свой нос. Наверняка жрец углядел его и теперь прикидывал, что за чудная пара посетила храм: толстяк, одетый не по северной моде, и сопляк, которому хватило наглости тревожить божьего слугу.

– Уж не ересь ли слышится в твоем голосе, жрец? – Многоликий говорил ровно, ничем не выдавая своего настроения. Он давно усвоил урок, что нет ничего страшнее каменного лица собеседника. Неизвестность – сестра ужаса. – Мой почтенный родитель пришел в великой скорби и умоляет тебя попросить для него благословения Хаоса.

Саа-Рош снова раскашлялся, что-то недовольно пробубнил в ответ – слова его перемежались бранью. Жрец отступил, лицо его сделалось бледным. Многоликий про себя пожурил леди Катарину за то, что навязала ему толстяка. Он мог прекрасно справиться и без него, жирная свинья только путался под ногами и, как сейчас, норовил все испортить.

– Кто вы? – спросил служитель, рука его метнулась куда-то в складки мантии. Обратно ладонь вернулась с кинжалом, который жрец выставил вперед.

«Да он нас ждал!» – мысленно присвистнул мальчишка. Интересно, что скажет госпожа, когда прознает об измене. Он не сводил глаз с Саа-Роша все время пути: если бы толстяку достало храбрости предупредить кого-то, он не смог бы передать вестей незаметно. Хотя дасириец только то и делал, что трясся от страха. Значит, предатель завелся либо в Замке-на-Пике, либо рхельский царь не сдержал слова. Многоликий счел оба варианта равноценными.

Глядя, как волнуется лезвие в руке жреца, мальчишка покривился. Он знал десяток способов лишить его кинжала еще до того, как жрец поймет, что остался безоружным. Но Многоликий не торопился. Что за интерес играть коту с мышью, если она даже не противится?

– Именем Хаоса, – как-то неуверенно начал мужчина, – священный огонь спасет меня и защи…

Мальчишка метнулся вперед. Сорвался с места, как атакующая добычу змея. Только одно движение, безоружное, но не менее опасное. Клинком стала рука, сложенные вместе большой и указательный пальцы – острым ему наконечником. Точный удар в кадык… и глаза жреца округлились. Он с шумом раскрывал рот, не находя спасительного глотка воздуха. Кинжал был позабыт, скрюченными судорогой пальцами служитель драл горло – от ногтей оставались белые полосы, что тут же алели, надувались кровью.

Многоликий знал, как справиться с оружием, как обойти противника. Когда мальчишка видел, что соперник ему по зубам, он заводил игру – неторопливо изводя соперника страхом, наносил удары – достаточные, чтоб причинить боль, но не слишком глубокие и не смертельные. Говорили, что у Народа драконов несколько раз в год проводили бычий турнир, когда несколько опытных воинов сходились в клети вместе с раззадоренным вепрем. На потеху толпе они кололи зверя пиками, пока тот не истекал кровью. Братья Послесвета звали таких смельчаков «мясниками», убийцы чтили свое ремесло, но всегда умерщвляли с первого удара. Кодекс запрещал терзать жертву, по той же причине убийцы старались избегать использовать яды.

А Многоликий любил запах агонии и никогда не отказывал себе в удовольствии довести жертву до безумия. Но, едва дело доходило до колдовства, он забывал об играх – в другой жизни довелось слишком дорого заплатить за свою беспечность, когда судьба свела его с та-хирским чародеем.

– Куда ты направляешься, жрец? – Он сгреб волосы мужчины в кулак и задрал его голову к себе, разглядывая выпученные глаза. – Уж не бежать ли? Разве Хаос не защитит слугу своего в храме своем?

Служитель громко и хрипло вдохнул, так ничего и не ответив.

– Эй! – Мальчишка окликнул толстяка. – Погляди, чтоб никто не потревожил нас.

Саа-Рош промокнул лоб платком и прытко выскользнул за дверь. Чистоплюй. Презрение в Многоликом лилось через край, но он не смел идти против воли госпожи. Потом, когда леди Катарина попросит его спеть для нее, после купания разомлев на подушках, он обязательно попросит больше никогда не давать сопроводителей в помощь.

– Что… тебе… нужно? – Слова с трудом протискивались через глотку жреца, густая слюна текла по подбородку, пузырилась, сочилась на гранитный пол.

– Ты знаешь, – пожал плечами мальчишка и отпустил голову несчастного.

– Я ничего не знаю, я лишь смиренный слуга Огненного, и, если на то будет его воля, он покарает тебя. Не за меня, – жрец кое-как собрался, чтоб встать на ноги. Он покачивался из стороны в сторону, точно спьяну. – Ты осквернил место для молитв.

– Я осквернил обожженную рожу прелюбодейника, – выплюнул ему в лицо Многоликий, уже вооружившись кинжалом. Он нарочно похвастался изогнутым лезвием, гравированным дикой кошкой, готовой к прыжку.

Жрец сглотнул, поморщившись от боли, когда дернулся кадык.

– У меня есть сбережения. Сотня кратов и сотня лорнов. Я готов выкупить свою жизнь.

Многоликий сделал вид, что обдумывает его предложение. Сотня золотом – приличная сумма. Хватило бы, чтоб купить какой-никакой дом на окраине Тарема и всю утварь в него. Только что за нужда в доме, если есть зам о к? Многоликий, продавшись однажды, больше не торговал своей преданностью. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не предложит больше, чем госпожа.

– Мало, – ответил он.

– Это все, что у меня есть, – голос служителя дрожал, того и гляди сорвется на крик. – Пощади, я никому ничего не скажу!

«Что ж, по крайней мере, ему хватило ума не отпираться», – рассудил мальчишка. Видя, как жрец заводит руку за спину, скрипнул зубами и, точно в танце, двинулся к нему. Два шага, скользящих, будто ноги не знали пола, широкий замах и скользкий удар вдоль, точно по груди. И еще шаг – в сторону, чтоб не перепачкаться кровью. Чуткий слух поймал звук треснувшей ткани мантии, следом за ним – более тихий стон лопнувшей кожи. Первое мгновение жрец не понял, что произошло, притронулся к груди. Жадная ткань глотала кровь и тотчас делалась мокрой.