Максим Субботин - Сердце зимы

Раш, почти не задумываясь, пробегал по городу, стараясь лишь не сбавлять шаг и не заходить в совсем уж узкие проулки – хватило единственного плачевного опыта. Когда в нос ударил запах соленой рыбы, понял, что зашел совсем не туда, куда нужно. Первый же попавшийся на пути горожанин плохо говорил на общем, но и этого оказалось достаточно, чтоб понять друг друга. Сухой, но все еще крепкий старик сказал, что впереди гавань и там как раз встречают вернувшихся из-за моря северян, и добавил, что вернулись они, полные добра, награбленного у вольных народов. Карманника мало интересовал промысел северян, потому, когда горожанин уже порывался уйти, он придержал его за плечо и расспросил, где в столице есть приличное место, чтоб скоротать ночь. Северянин мигом протрещал несколько названий, из которых Раш успел понять лишь одно.

Отпустив бедолагу, карманник продолжил путь, теперь уже разыскивая конкретное место – харчевню под названием «Два осетра». Свернув по обледенелой улице, уходящей полого вниз, как советовал старик, он вышел на набережную. Рыбой здесь не пахло, а воняло так, что хоть жуй запах – и уже останешься сытым. Крики назойливых чаек над причалом оглушали; вторили им голоса детворы. Ребятни было так много, будто к причалу сбежались разом все дети столицы. Раш постарался быстрее миновать место, куда сносили добытый в набеге скарб: шкуры, бочонки, тканые ковры и одежды, меха. Прямо перед ним, едва не свалив с ног, двое северян, воняющих брагой и потом, пронесли тяжелый ларец. Под крышкой отчетливо позвякивало. Раш мысленно пожелал им дюжину харстов за пазуху, осмотрелся в поисках вывески. В череде зданий, прилипших друг к другу, заметил искомое: тяжелые цепи, что держали окованное медью днище бочки, раскачивал ветер. «Два осетра» – было выжжено на всеобщей речи, и карманник с облегчением направился в сторону харчевни.

Все, на сегодня приключений довольно!

Внутри, как и на пристани, хозяйничал тяжелый запах соли и рыбы, щедро приправленный крепким духом немытых тел. В зале оказалось людно: северяне, почти все в свежих или зарубцевавшихся шрамах, расселись по лавкам, вдоль трех столов, которые протянулись от самой двери зала и упирались в противоположную стену. Если бы живот Раша не крутило от голода, а кости не ждали тепла очага, он бы, не раздумывая, подался прочь из прокопченных стен харчевни.

Но уж слишком устал. Хотелось наконец расслабиться. Проклятый день был слишком длинным и насыщенным.

Он протиснулся вперед, стараясь не попадаться под руку северянам, многие из которых уже порядочно набрались. Чувствуя себя карликом в логове гигантов, Раш кое-как добрался до сколоченной из досок стойки, за которой хозяйничал одноглазый долговязый мужик в переднике с двумя вышитыми рыбинами. Когда-то вышивка была красивой, теперь же нитки растрепались, и в чешуе рыб зияли просветы.

– Я хочу снять комнату. – Раш положил на прилавок горсть медных монет. – На день.

Хозяин харчевни проткнул гостя досужим серым глазом. Второй глаз его будто зашивала рука ребенка: слипшиеся навсегда веки еще хранили следы широких стежков, со временем ставших белесыми, будто под кожу заснули с полдюжины тонких червей.

– Есть комната, – ответил он. – С господина лорн.

Раш с кислой физиономией сгреб медь, швырнул на деревянную столешницу серебряную монету, и хозяин ловко смахнул ее в карман передника. После услужливо предложил гостю первым идти по лестнице. Ступени противно поскрипывали под ногами, но все равно казались основательными и надежными.

В комнате оказалось чисто и прибрано, кровать жалась к стене, рядом нашелся деревянный сундук для вещей, стол и стул. Одноглазый поинтересовался, спустится ли гость в зал или предпочтет отобедать в уединении. Раш выбрал второе. Хозяин ответил, что немедленно похлопочет об этом и, пожелав гостю отдыха, вышел. Дверь за ним противно заскрипела.

«Ну, хоть никто не влезет ночью», – подумал карманник с кривой усмешкой и свалился на постель, лицом в подушку, набитую свежей соломой.

Сон сморил его сразу и неожиданно, потому что, когда дверь снова завыла, он вскочил на ноги, рефлекторно потянувшись за кинжалом. На пороге застыла девушка, лицо ее отражало всю панику мира, и Раш вовремя подоспел, чтобы подхватить едва не вывалившийся из ослабевших рук поднос.

– Старая привычка, – отшутился он, бесшабашно улыбаясь во весь рот.

– Я растревожила твой сон, господин? – пролепетала она, едва разжимая губы.

– Самую малость. – Раш принюхался к еде на деревянном подносе – обжаренный в травах и меду окорок с картофелем и яблоками, маринованные перцы, кунжутные булочки, что еще дышали жаром печи. Желудок гневно потребовал насыщения.

Девица же не торопилась уходить, чуть склонив голову, разглядывая чужестранца. Раш мысленно хмыкнул: наверное, на фоне бородатых и волосатых увальней он казался ей сущей диковиной. Впрочем, так же верно было и то, что карманник никогда не оставался без женского внимания. Горькая насмешка судьбы. Знали бы все эти женщины…

– Ты не принесешь мне горячей воды? – попросил он, прикидывая, насколько ему самому нравится северянка. К низу живота прилила кровь, но утроба продолжала рычать.

– Хорошо, господин, – покорно пискнула девица и шмыгнула в дверь.

Раш быстро схватил кусок мяса за мосол и вприкуску с гарниром умял в один присест. Потом разделался со всем, что нашлось в остальных мисках. Когда девчонка вернулась с кувшином и отрезом ткани, он как раз снимал рубаху. Девушка зарделась, торопливо поставила ношу на стол, забрала поднос с посудой и кинулась к двери. Карманник опередил ее, преградив путь.

– Не потрешь мне спину, милая? – спросил он, ни капли не улыбаясь. Тело, насытившись пищей, требовало иного удовольствия. Раш бесчисленное количество раз давал себе обещание не знаться с простачками, но плоть все равно брала верх. И хоть северянка не блистала красотой, под одеждой у нее было то, что интересовало карманника куда сильнее смазливой мордочки.

Уходила девчонка довольной, торопливо собирала волосы под ленту и хлопала глазами. Раш же, получив то, что желал, теперь мечтал лишь, чтоб она сгинула с глаз долой. Как только комната опустела, он засунул под подушку змеистый кинжал, накрылся шкурами и провалился в сон.

– Чем я разгневал богов? – Бывший дасирийский советник стенал и заламывал руки, точно девица, что отдала невинность до благословения союза.

Многоликий потрогал рукоять кинжала: госпожа лично распорядилась, чтоб мастера-кожевники взялись за работу. И если сперва Многоликому не понравилась ее затея, вскоре он изменил мнение. Мягкие ножны китовой шкуры двумя ремнями крепились к поясу и вдоль, и поперек, как хотелось хозяину. Изогнутый кинжал выскакивал на свободу без всяких задержек, не рождая даже самого тихого звука.