Грэм Макнилл - Седьмой Змей (ЛП)

Нумен проворчал что-то, вернулся к шлюзу, отключил систему безопасности и повернул выпускной рычаг. Вспыхнули предупреждающие иконки, и мгновение спустя кратковременный ураган вырвал содержимое шлюза в космос.

Тарса смотрел в бронированное окно на внутренней двери, как тела улетают прочь от «Сизифея». Он смотрел на них, пока не опустилась внешняя дверь. Не прозвучало ни звука, но он чувствовал вибрацию тяжелых створок.

Тарса поразмыслил над холодными словами Нумена о тех, кто сражается в тенях.

— Ты доверяешь брату Шарроукину?

Нумен ответил не сразу.

— Доверие нынче дорого, брат Тарса.

— Это не ответ.

— Это единственный ответ, который я могу дать и не солгать.

— Брат Шарроукин сражался и проливал кровь рядом с нами.

— Как я уже сказал, те, кто действую в тенях, иногда темноту начинают любить больше, чем свет, — сказал Нумен, закидывая последний труп альфа-легионера на плечо. — Он всадил пулю в голову тому ублюдку Фулгриму, поэтому я зову его братом, но он не из Десятого. Он не страдал так, как мы страдали.

— Я тоже не из Десятого, — заметил Тарса. — Пользуюсь ли я твоим доверием?

Нумен хлопнул тяжелой рукой по наплечнику Тарсы.

— Ты вышел из земли огня, брат, — сказал он, повернулся и едва ли не вывел его из тамбура. — Ты жил при свете горящих гор. Да, тебе я доверяю.

Тарса кивнул, но в памяти стоял мир, совсем не похожий на тот, что представлял себе Нумен. Его небеса были темными от пепла, над выжженными равнинами гуляли бури из золы, а жизнь существовала в тени пирокластных облаков.

Ноктюрн был миром теней, и тени эти были глубоки.

Стены посадочной палубы до сих пор покрывали шрамы после совместной атаки предателей перед Йидрисом. Следы болтов и глубокие царапины, оставшиеся от монстров, которых выпустил легион Фениксийца, напоминали, как отчаянно сражался экипаж «Сизифея», чтобы спасти свой корабль.

Кадм Тиро выбрал эту палубу за эту символичность и за размер. Капитан был облачен в массивный терминаторский доспех, с которого спадала серебристо-стальная кольчужная мантия. Шлем он держал на сгибе руки в железной латной перчатке, а комби-болтер лежал в пластинчатой кобуре, закрепленной на бедре. Велунд не мог не заметить, что переключатель стоял в положении для стрельбы.

Велунд тоже явился в полном боевом облачении, соответствующем рангу, — с кроваво-красной мантии и подвижными руками серворанца, сложенными на груди. Таматика надел белую траурную мантию в память о Септе Тоике. Кормовую посадочную палубу он разрушил, запустив прямо в «Сизифей» дефективную абордажную торпеду; у Тиро этот бравурный полет вызвал одновременно гнев и восхищение.

Вермана Сайбус стоял перед пятнадцатью ветеранами, которые были вооружены, словно приготовились отражать абордаж.

Если Шарроукин был прав, возможно, им придется.

Гвардеец Ворона среди них не стоял, но определенно был где-то рядом. Велунд осмотрел самые темные места под купольной крышей, но ничего не обнаружил. Но и не рассчитывал. Никону Шарроукина тренировали легендарные мастера тени на Шпиле Воронов. Если он не хотел, чтобы его видели, он был воистину невидим.

— Летят, — произнес Сайбус.

Велунд заглянул сквозь интегральное поле и увидел точку света, движущуюся на звездном фоне. Он следил за ее траекторией, пока она не выросла до угловатого, угрожающего профиля «Громового ястреба».

— Медузон, — произнес Тиро с осязаемым волнением.

Вся палуба испытывала это волнение, эту сильнейшую тоску, но Велунд с этими чувствами боролся. Кто-то должен был оставаться объективным, ибо вера Шарроукина в то, что они должны продолжать действовать в одиночку, имела смысл.

Одиночество давало безопасность, но Велунд знал, что Железнорукие на борту «Сизифея» медленно сходили с ума. Боль от потери Ферруса Мануса уходила внутрь. Все больше и больше членов экипажа занимались самоистязанием и использовали самые экстремальные модификации плоти.

Экипаж «Сизифея» было это нужно. Им нужно было знать, что они не идут к вымиранию по медленной спирали, отмеченной лишь краткими моментами разрушительного возмездия.

«Громовой ястреб» рос, пока не прошел сквозь интегральное поле. Велунд на мгновение ощутил движение воздуха, когда проницаемый барьер восстановился, и давление выровнялось.

От двигателей десантно-штурмового корабля валил жар, а с замерзших поверхностей отваливался лед. Велунд оценивающе осмотрел машину и с удивлением понял, что знает ее.

«Маллеус Феррум».

Последний раз он его видел на Сто пятьдесят четыре Четыре.

Фюзеляж покрывали царапины и отметины от снарядов, а железная латная перчатка на лобовом экране почернела от огня. Годы, прошедие после войны с эльдар, были жестоки.

Штурмовой трап опустился, и Железные Руки «Сизифея» одновременно затаили дыхание. Воздух корабля сконденсировался в пар, а из него вниз по рампе прохромал одинокий воин.

Изумленный Таматика вышел вперед.

— Клятва Горгона! — воскликнул он. — Септ?

— Небось, решили, что больше меня не увидите? — спросил Септ Тоик хриплым голосом.

Велунд был ошарашен. Доспехи Тоика обгорели до голого железа и покрылись копотью.

— Как?… — начал он, но прежде, чем Тоик успел ответить, из корабля вышел еще один воин. Он остановился в конце трапа и окинул взглядом стоявших перед ним бойцов.

Он казался огромным, хотя на самом деле был лишь немного выше среднего, и носил стандартный силовой доспех, большей частью черный, по покрытый серебристыми следами от многочисленных сплошных снарядов, масс-реактивных пуль и цепных клинков. Один наплечник украшал личный геральдический символ серебряного змея, свернувшегося и пожирающего собственный хвост, другой — гордый кулак X легиона. За плечом крепилась длинное змеиное копье с двумя листовидными клинками, белыми, как фарфор.

Воин поднял руки и снял шлем.

Лицо под ним представляло из себя маску из уродливых ожогов и аугментики. Один глаз был налит красным из-за травмы, на месте другого стоял мерцающий голубым протез. Он был воином, изуродованный войной и закаленный потерями. Но в налитом кровью глазе была мощь, сила духа и харизма, которые никакая неудача не могла уничтожить, и никакая потеря не могла убавить.

Это было лицо воина, испытавшего горечь поражения, но не давшего ему сломить себя. Он был Железноруким до мозга костей, и это понимали все, кто хоть раз его видел.

— Могу я взойти на борт? — спросил Шадрак Медузон.

Следуя обычаю, сопровождавшему встречи двух кланов для планирования войны, они распили дзиру — горячительный напиток, который у племен Медузы служил множеству целей. Его пили, когда необходимо было забыть старые обиды, когда шла война или, когда погибал первенец.