Дмитрий Силлов - Закон свободы

Я открыл глаза. Получилось это неожиданно легко – да и в целом можно сказать, я чувствовал себя неплохо. Вернее, не чувствовал вообще. Тела словно не было. Я ощущал лишь пульс в висках и сухость во рту, на которые можно было просто не обращать внимания. Так, легкий дискомфорт, не более.

– В гробу я его видала, прощаться с ним еще… – почему‑то дрогнувшим голосом проговорила Касси. Думаю, светлое пятно надо мной было ее лицом – мир я воспринимал пока что расплывчато. Впрочем, резкость восприятия довольно быстро восстановилась – говорят, перед смертью организм максимально мобилизуется в тщетных попытках зацепиться за жизнь.

Ну да, это была «всадница», склонившаяся надо мной. Интересно, а чей это голос звучал позади моей макушки? Знакомый до невозможности. Хотя мало ли в Зоне таких вот голосов – надтреснутых, с хрипотцой, хозяева которых говорят с интонацией, не терпящей возражений. Да через одного. Но почему‑то я был уверен, что слышал ранее этот голос. Причем слышал не раз, и не два.

Лицо Касси пропало. И на его месте появилось…

Нет, все‑таки, похоже, у меня галлюцинации, и происходящее не более, чем плод моего воображения. Надо мной нависло чисто выбритое, пышущее здоровьем, и даже слегка помолодевшее лицо… профессора Кречетова. Да‑да, того самого профессора, труп которого я видел своими глазами в подземной лаборатории Припяти, и который я замуровал там своими собственными руками!

– Ну здравствуй, Снайпер, – сказал Кречетов. – А я ведь тебе говорил, не становись у меня на пути. Я ж целый бар тебе подарил, с блэкджеком и кибами. Глядишь, послушался б ты меня тогда, не пришлось бы сейчас умирать. Причем на этот раз всерьез и навсегда. Как ты понимаешь, с такими ранениями не живут. Увы.

Ну да, тот странный тип в резиновой маске, который отвлек бармена и подарил мне несколько секунд для того, чтобы разрешить тогда ситуацию в «Янове». Я ж тогда не поверил самому себе, что слышу голос покойного Кречетова. Потому, что этого просто не могло быть.

Оказывается, могло. И, похоже, это не мираж и не предсмертные глюки.

Я попытался открыть рот и сказать, что я думаю по поводу всего этого. Но у меня не получилось. Только хрип я услышал, далекий, словно не мой.

– Ты не напрягайся, – сказал Кречетов. – Отнапрягался уже, хватит. Хотя знаешь, я, пожалуй, тебе помогу. Нехорошо сталкеру умирать вот так, беспомощной куклой, не способной ни пошевелиться, ни слова сказать. Да и потом, признаться, я давно мечтал это сделать, просто не было подходящего случая.

В поле моего зрения появился дульный срез пистолетного ствола со стертым воронением, до блеска отполированный от постоянной чистки. Послышался характерный щелчок взводимого курка – похоже, Кречетов не любил перенапрягать указательный палец, предпочитая решать наболевшие вопросы в одно легкое касание.

– Прощай, Снайпер, – сказал профессор.

Раздался ужасный грохот, пламя полыхнуло мне в лицо, страшная боль пронзила мою голову…

И меня поглотила темнота.

* * *

Бред это крысособачий насчет всяких там тоннелей, в конце которых ожидают нас антропоморфные существа в белых одеяниях с крылышками за спиной, либо в «борговски»‑красно‑черных, с рогами на головах и вилами в лапах. Сказки же ж, даже по описанию ясно. И лестницы, ведущей в Край Вечной войны, я тоже не заметил. Тьма кромешная, и ничего более…

И в этой тьме совершенно неожиданно для меня прозвучал… знакомый голос Кречетова.

– И снова здравствуйте, Иван Николаевич.

Странно слышать такое, когда ты совершенно точно помнишь, как тебе выстрелили точно между глаз, причем в упор. После такого не живут… Хотя, может, патрон был холостым? Но ведь я совершенно точно почувствовал страшный удар в голову, и раздирающую боль, от которой не было спасения…

В общем, разрешить все эти вопросы можно было только одним способом.

И я открыл глаза.

Это было то же самое помещение, в котором меня убили. Только на этот раз я не лежал, а стоял совершенно голый, в чем мать родила, накрепко привязанный к чему‑то. А прямо передо мной маячила коренастая фигура Кречетова. На лице профессора играла довольная ухмылка. Видимо, моя мимика говорила сама за себя, и Кречетов явно наслаждался произведенным эффектом.

– Удивлены, Иван Николаевич?

– Ну так, есть немного, – ответил я, озираясь.

Понятно. Я примотан толстыми ремнями к поворотной койке, которую можно при желании поставить в вертикальное положение. У койки имелись борта из толстых стальных труб, к которым, собственно, меня и прикрутили.

– Для вашей же безопасности, – кивнул Кречетов на ремни. – А то, знаете ли, с некоторыми от удивления всякое случается. Орать начинают, брыкаться, совершать всякие глупости…

Он говорил что‑то еще, но я уже не слышал профессора. При этом орать сейчас я точно не собирался. Ибо онемел от увиденного.

К бортам койки были примотаны мой руки…

Обе совершенно целые руки!

Признаться, я боялся пошевелить пальцами правой, опасаясь, что сейчас проснусь, и вновь окажусь одноруким инвалидом. Ибо не бывает так, чтобы отрезанные конечности вырастали сами собой. А приращивать чужие медицина пока не научилась… Впрочем, это Зона, а в ней возможно всё.

Странно, но эта простая мысль помогла мне немного прийти в себя. И я снова услышал голос Кречетова.

– Наверно, вы хотите узнать, каким образом у вас вновь появилась утраченная рука?

– А вы проницательны, – хриплым от волнения голосом произнес я.

– Что ж, для начала сообщу, что это не совсем ваша рука. Как и не совсем ваше тело.

– В смысле?

– Как говорится, вместо тысячи слов, – сказал профессор, отходя в сторону и открывая мне обзор.

И тут я онемел вторично, тупо глядя на то, что было за спиной профессора.

В самом центре лаборатории, стены которой были выложены снежно‑белой плиткой, стоял стол на колесиках. Самый обычный, древний советский стальной стол с дерматиновой обивкой, на котором лежало мертвое тело с головой, развороченной выстрелом.

Мое тело.

Я его сразу узнал по старым шрамам, новым ранениям, и вбитой в грудь бронепластине, обточенной в форме летучей мыши, несущей в когтях знак радиационной опасности.

Я смотрел, не в силах оторвать взгляд от трупа. При этом профессору, похоже, стало надоедать затянувшееся молчание.

– Ну‑с, насмотрелись? – поинтересовался он. – Да‑да, не сомневайтесь, это ваше совершенно мертвое тело. Мертвее не бывает, ибо я собственноручно вышиб из него мозги, которые вам уже никогда не понадобились бы. Я уже говорил, что с такими ранениями не живут, и спасать вас было бы обоюдной тратой моего и вашего времени…

– Как? – прервал я поток мысли ученого, похоже, способный литься вечно дай ему волю.