Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

– Убийца становится более зрелым и опытным, – предположил я. – И более активным. К тому же весьма вероятно, что к нему присоединяется еще один калачакра, родившийся позже. – Сказав это, я вздохнул. Разумеется, я знал, кто это.

– Похоже, дело обстоит именно так, – согласилась девушка. – Если случаи, о которых мы говорим, участились в тридцать первом году, значит, второй родился где-нибудь в двадцать пятом.

Мысленно я согласился с моей собеседницей – Винсент вполне мог родиться именно в том году, который она назвала.

– А что со стиранием памяти? – поинтересовался я вслух. – Здесь тоже наблюдается какая-то закономерность?

– Случаи стирания памяти начались в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году в Ленинградском отделении клуба. Сначала мы думали, что это какое-то локальное явление. Однако в шестьдесят шестом году такие же случаи стали происходить в Москве и Киеве. В результате восемьдесят процентов членов клуба были похищены, их память стерта, а тела уничтожены.

– Восемьдесят процентов?! – воскликнул я, не сумев скрыть удивления. – Неужели так много?

– Очевидно, преступник долгое время изучал деятельность клуба и занимался выявлением его участников. К шестьдесят седьмому году под удар попало большинство отделений в Европе, а также пять отделений в Америке, семь в Азии и три в Африке. Те члены клуба, которым удалось избежать нападения, перешли на подпольное положение. Филиалы клуба свернули свою деятельность и закрылись до две тысячи семидесятого года, поскольку к этому времени наш враг должен был умереть. На камнях были оставлены надписи, предупреждающие об опасности будущие поколения. Однако мы до сих пор не получили ни одного ответа.

Пока я слушал собеседницу, мой мозг лихорадочно работал. Я знал, что ситуация более чем серьезна, но не ожидал, что разрушительная деятельность Винсента может приобрести такие масштабы.

– К тысяча девятьсот семьдесят третьему году благодаря предпринимаемым нами мерам предосторожности нападения стали не такими частыми. Однако те, кто этими мерами пренебрегал, по-прежнему подвергались очень серьезной угрозе. В тысяча девятьсот семьдесят пятом году Пекинское отделение выпустило итоговый бюллетень, призывающий всех уцелевших членов клуба в интересах безопасности покончить с собой, чтобы избежать преследований в своей последней по времени жизни, а затем родиться вновь.

Девушка ненадолго замолчала – у нее задрожали губы. Затем, справившись с собой, она продолжила:

– Понимаете, мы считали, что тот, кто на нас нападает, – это организация, созданная простыми смертными, возможно, какие-то правительственные структуры, которые узнали о нашем существовании. Нам и в голову не приходило, что преступником может быть один из нас. В результате понесенные нами потери оказались просто страшными. Тот, кто уничтожал нас, действовал хладнокровно, целеустремленно, продуманно… и с какой-то зверской, необъяснимой, пугающей жестокостью. Наверное, мы слишком привыкли к комфорту и беспроблемной жизни, стали ленивыми и мягкотелыми. Но больше нас врасплох не застанут.

Некоторое время мы шли по улице в молчании. Я был настолько поражен услышанным, что просто не мог говорить. Сколько же я всего упустил из-за своей слишком ранней смерти? И в какой степени глобальная атака Винсента на клуб «Хронос» стала следствием моих действий, а именно моего отказа продолжать сотрудничать с ним и моей угрозы его разоблачить? Разумеется, атака долго и тщательно планировалась, но не я ли отчасти виноват в том, что у Винсента возникло намерение покончить с клубом?

– Послушайте, – заговорил я наконец, – если, как вы говорите, убийства членов клуба до их рождения в этой жизни начались в тысяча восемьсот девяносто шестом году, у вас было больше пятидесяти лет для их расследования. Неужели вам не удалось найти никаких ниточек?

– Нам было очень трудно этим заниматься. Наши возможности очень ограниченны. Мы не знали, где жертвы преступлений появлялись на свет в предыдущих жизнях. Единственный вывод, к которому мы пришли, состоит в том, что они просто не рождались. Впрочем, нам все же удалось составить список подозреваемых и даже несколько сузить его.

– У вас есть конкретные имена? – поинтересовался я.

– Есть. Но прежде, чем я вам их назову, я должна спросить вас, профессор, что можете предложить мне вы.

В эту минуту я был близок к тому, чтобы выложить моей спутнице все, в том числе рассказать ей о Винсенте Ранкисе, о наших с ним совместных исследованиях и о квантовом зеркале. Но я сдержал себя. Это было слишком опасно. Такая информация могла исходить только от меня, а значит, я оставил бы след, по которому меня можно было бы найти.

– Как насчет целой криминальной сети, опутавшей весь мир и способной найти кого угодно, где угодно и заплатить за информацию любые деньги? Этого будет достаточно?

Немного подумав, моя собеседница кивнула. И назвала мне имя.

Я несколько раз встречал Акинлей после ее процедуры Забвения. Однажды во время ее первой после этого жизни я отправился в школу, где она училась, пожал ей руку и спросил, как она поживает. Она была очень живой и умной девочкой-подростком, полной надежд. Акинлей сказала, что собирается отправиться в город и стать секретарем. Такова была ее самая сокровенная мечта. Я пожелал ей удачи.

В ее следующей жизни я снова навестил ее – на этот раз в тот период, когда она была семилетним ребенком. Она привлекла внимание отделения клуба «Хронос» в городе Аккра, в зону ответственности которого входил целый регион Африканского континента. Это произошло по той причине, что родители называли Акинлей сумасшедшей. Они перепробовали все доступные им способы лечения – от чтения молитв до услуг местных колдунов, но их дорогая дочь, согласно их утверждениям, по-прежнему оставалась не в себе. Отделение клуба в Аккре сообщило, что Акинлей находится на грани самоубийства.

Я отправился в Аккру, чтобы увидеть ее прежде, чем она покончит с собой, и обнаружил, что ее лечением занимается доктор, который привязывает пациентов к кроватям. Эпилептиков, шизофреников, матерей, видевших, как убивали их детей, мужчин с отрубленными конечностями, помешавшихся от боли и инфекции, детей, страдающих малярией, – всех держали в одном помещении. При этом все лечение состояло в ложке сиропа и ложке лимонного сока, которые несчастные должны были глотать каждые полчаса. Мой гнев был настолько велик, что, уезжая из Аккры, я попросил членов местного отделения клуба до основания разрушить больницу, в которой врач так обращался с пациентами.

– Но в других больницах дела обстоят точно так же, Гарри, – сказали они. – Такие сейчас времена!