Савин Влад - Алеет восток

Принципиально новым моментом, в сравнению с недавними временами Великой Отечественной войны, было развитие армейской авиации. Можно сказать, что тактически, задачи, выполняемые тогда легкобомбардировочными полками на По-2, были схожими — но лишь с появлением вертолетов, армейская авиация вышла на новый уровень. Уже в 1948 году в опытную эксплуатацию был передан «малый» вертолет Ми-1, на подходе были «средний» (будущий Ми-4) и «большой» (будущий Як-24) вертолеты, как в транспортно-десантной, так и в «штурмовой» модификации, с подвеской пакета РС. Также, на армейскую авиацию была возложена функция взаимодействия наземных войск с ВВС — для чего в штат полка (в первую очередь, в танковых частях) был введен взвод авианаведения (три специально оборудованные машины на базе БТР).

И, в такой обстановке, отдельными кругами в органах НКГБ и верхушке Партии, было инициировано «генеральское дело». Были сняты с должностей, а затем арестованы генералы Гордов, Кулик, еще некоторые из ответственных товарищей. А 13 апреля 1949 года и я был вызван в Военную Коллегию Верховного Суда для дачи показаний. Там я с удивлением узнал, что мне, как и другим обвиняемым, инкриминируется присвоение трофейного имущества в особо крупных размерах!

Верно, что когда наши войска вошли в Германию, то хорошо помнили, как вели себя гитлеровцы на нашей земле. И был широко известный приказ, по которому отправка домой «трофейных посылок» была узаконена. Но категорически заявляю, что во-первых, трофеями считалось исключительно имущество германской армии, нацистского государства, лиц признанных виновными в преступлениях, а также бесхозное, чьих законных владельцев невозможно было установить — никаких массовых грабежей, тем более с насилием и убийствами, не было, за отдельные подобные случаи сурово карала военная прокуратура! Во-вторых, с объявлением «сражающейся Германии» кем-то вроде нашего союзника, юридически исчез объект для мести, и наши войска формально находились не на вражеской а на союзной территории, будущей ГДР. В-третьих, практика, когда трофейное имущество использовалось как своего рода «наградной фонд» для отличившихся офицеров, а также для обустройства советских военных учреждений, была общепринятой — или члены трибунала считают, что тот «эшелон с мебелью, предметами искусства, и прочим ценным имуществом», предназначался исключительно для моей личной дачи?! И не надо далеко ходить за примерами — после дальневосточной войны сорок пятого года, многие офицеры армии и флота носят наградные японские мечи, хотя эта практика была поначалу чистой самодеятельностью товарищей Василевского и Лазарева, и узаконена лишь после.

Мои ответы трибунал не удовлетворили. Больше того, как я понял из замечаний членов суда, и вопросов, задаваемых мне, и товарищам Сидневу, Бежанову, Клепову, проходившим свидетелями, меня и других подозревают не в банальном присвоении трофеев, а в ведении провокационных разговоров, ставящих под сомнение роль товарища Сталина в Победе, попытках посредством подкупа «трофеями» создать круг офицеров, преданных лично себе, и в замышлении ни больше ни меньше, государственного переворота! Тон разговора, вернее, допроса, становился таким, что я ожидал, сейчас вызовут конвой. Но вместо этого было:

— Вы можете привести хоть какие-то обстоятельства, в смягчение своей вины, товарищ Жуков? (хорошо хоть пока «товарищ», а не «гражданин»).

— Обстоятельства есть. Товарищ Жюков все ж один из лучших полководцэв Советского Союза, в отличие от всяких там Тухачевских.

У Сталина в последние годы появилась привычка, незаметно входить, прислушиваться к разговору, и вступать с замечанием в самый неожиданный момент. Иосиф Виссарионович занял свое место в президиуме, не говоря больше ничего. Но меня быстро отпустили, задав еще несколько малозначащих вопросов.

А после заседания, секретарь мне передал — товарищ Жуков, вам назначена встреча с товарищем Сталиным, через полчаса. Машина ждет.

И задал Иосиф Виссарионович мне первым делом один вопрос:

— Разговоры вел? Честно отвечай.

Врать товарищу Сталину вот так, с глазу на глаз, было нельзя. И оттого, что ложь он чувствовал инстинктивно, и потому, что если все-таки кому-то удавалось соврать, и это после становилось известно — то такой человек навсегда становился в глазах Сталина абсолютно конченным, не имеющим право ни на доверие, ни на уважение. Были разговоры — но на уровне трепа за бутылкой. Ну как в армии, «плох тот солдат, кто не мечтает стать генералом» — и не секрет, что даже летехи могут после боя рассуждать, «а вот если бы я командовал полком, то сделал бы так». Но чтобы всерьез?

— Ну и дурак — сказал Сталин — не за то, что разговоры были. В будущем наверное, целый жанр придумают, «альтернативную фантастику», где такие вот летехи станут изощряться, «а окажись я на месте Кутузова»? А за то дурак, что не подумал, что кто-то твои разговоры может принять всерьез. Это не про абакумовских орлов, а про таких как Кириченко — не забыл, что в Киеве было в сорок четвертом? Взаправду ведь хотел, «Украина це доминион», ну а дальше… Вот помру я — сколько мне осталось, пять лет, десять, пятнадцать — и начнется, кому «на трон» сесть? Что из этого выйдет для СССР — да ничего хорошего! Тобой, дураком, как пешкой играли, не на «заговор», а на завтрашний день, когда меня не станет, за кого ты будешь тогда? А пока придется тебе в наказание, на фронт, на войну, из Москвы подальше. Когда вернешься с победой, поговорим.

Снова война — с кем, где? Что ж — мой долг, как советского полководца, состоял в защите государственных интересов СССР, от любого внешнего врага, посмевшего на них посягнуть. Да и не так страшен враг, как трибунал — а напугать нас, прошедших фронт Великой Отечественной, очередным локальным конфликтом, было невозможно. Мы не хотели войны — но и не боялись ее. И если кто-то решил, что может говорить с нами с позиции силы, претендовать на наши земли, добиваться политических уступок — пусть не обижается, когда после не соберет своих костей!

В то время СССР не вел никакой большой войны. Однако на границах было неспокойно. Очаг войны зрел в Палестине (вспыхнет пожаром через семь лет, в 1955 году). Турция, после Иранского конфликта позапрошлого года, составляла планы реванша — нам было известно, что военный психоз в Анкаре, «вернем Проливы», далеко зашкаливал за былое французское «вернем Эльзас и Лотарингию», что как известно, завершилось Первой Мировой войной. И главное, уже три года возле наших границ пылала разрушительная гражданская война в Китае. И если Партия, Правительство и лично товарищ Сталин решили, что налицо угроза для безопасности СССР — значит, я сделаю все, чтобы враг был разбит, и мир возле наших рубежей был восстановлен!