Александр Афанасьев - Время нашей беды

Фильтрационный лагерь, или филька, наскоро созданный в бывшем помещении коровника, давно заброшенном и ненужном за неимением коров, день за днем жил своей нехитрой и содержательной жизнью. Утром – шныри разнесли баланду. Потом – с Изварино доставили еще несколько подозрительных. Особо не разбираясь, запихали в общую камеру. Здесь вообще не любили разбираться. Поводом для расстрела мог послужить косой взгляд, неосторожное слово, незнание гимна или названий произведений Тараса Шевченко. Смерть, уже собравшая обильный урожай на этой земле, решила напоследок еще раз продемонстрировать свою силу и всевластие…

Его держали отдельно, в яме. вообще‑то это была бывшая копанка, наполовину развалившаяся. Использовать ямы для содержания пленников айдаровцам подсказали чеченские боевики – они тоже тут были. Его содержали отдельно, потому что точно знали, что он русский, и подозревали, что агент ФСБ.

Первое было верным. Второе – нет.

Из полузаваленного ствола тянуло метаном и, кажется, трупным запахом – возможно, кто‑то разрабатывал эту нелегальную шахту и погиб, отравившись метаном или попав под обвал. Никто не стал его доставать, копанку просто бросили, и все. От недостатка воздуха он находился в полуобморочном состоянии и ждал, что умрет. Но смерть все никак не приходила и не приходила…

Кормили его последний раз два дня назад. Как сказал комендант лагеря, нечего харч на кацапов переводить – все равно подохнет.

Он лежал на боку, не чувствуя холода, исходящего от земли. От недостатка кислорода он видел видения… картины были неправдоподобно четкие, яркие. Картины Донецкой степи… с рукотворными пирамидами терриконов, с многочисленными карьерами, с поселками и перелесками, с виселицами нелегальных подъемников – они использовались для подъема угля из так называемых дырок и действительно походили на виселицы…

Он нашел здесь совсем не то, что искал, и за короткое время его взгляд на жизнь полностью изменился. Он не считал, что они проиграли из‑за подлости российских властей или слива властей местных… то, что они проиграли, было закономерно и заслуженно. Они приехали защищать русский мир… и он приехал защищать русский мир – а надо было бороться совсем за другое.

В этой нищей и потерявшей надежду степи, среди остановленных шахт и нелегальных копанок, где добыча ведется как в Африке… нет, наверное, даже в Африке так добыча уже не ведется, – они не смогли зажечь тот костер, из которого разгорелось бы пламя. Они не смогли сказать то, что заставило бы задуматься даже людей на той стороне фронта – таких же нищих, бесправных, мобилизованных, обворованных. Они всего лишь скопировали их идеологию: вы боретесь за украинцев, а мы – за русских. И проиграли.

Он теперь понимал, почему в начале двадцатых так страшно проиграли белогвардейцы. Почему не осталось и следа от атаманов и их многочисленных армий, почему сгинули без следа Директория и ЗУНР. Потому что только большевики несли за своих плечах правду, настоящую, нужную людям правду, и воевать против них было грехом. Потом в эту правду перестали верить, ее опошлили и опустили, и опустились сами, начали «хапать до сэбэ» и дохапались до того, что хапать уже было нечего. Потому правда вновь становится актуальной… и ничего не делает ее такой актуальной, как голод и лишения.

Нет никакой разницы между русскими и украинцами. Весь этот край грабил, в общем‑то, русский, сын президента. Именно он контролировал схемы по нелегальной добыче угля, именно он финансировал всю цепочку. И деньги он получал дважды. Первый раз – когда уголь с копанок смешивался с добытым на шахтах, а потом еще и с пустой породой, и на все на это получалась дотация из государственного бюджета. Второй раз – когда он получал и осваивал деньги на закрытие нерентабельных шахт. Объявленные нерентабельными шахты закрывались, стволы заваливались, после чего на место закрытой шахты приходили черные копальщики, вскрывали ствол и начинали работать уже нелегально – без страховок, без мер безопасности, без больничных и отпусков. Обычно все это крышевали сотрудники правоохранительных органов, и вот что удивительно – большинство из них было русскими и все были местными, никто из них не появился с Марса или Венеры. И все они нещадно эксплуатировали земляков, часто даже не платили зарплату, а если кто‑то погибал – его обычно так и бросали в шахте.

И правда заключается в том, что нет разницы между русским и украинцем, а есть разница между грабителем и ограбленным, и договориться им невозможно никак. И если с обеих сторон фронта хорошо подумать головой на тему, кому принадлежит Донбасс, то можно прийти к выводу: он принадлежит тем, кто живет здесь, и никому другому. И право слово, есть более важные дела, чем оспаривать принадлежность этого куска земли. Потому что враг у обоих – общий, и он за спиной.

Он теперь понимал, почему так мало помогала Россия… точнее, правительство России почему так мало помогало и помогало только избранным. Они тоже боялись. Потому что Россия – та же Украина, только нравы мягче в силу большого количества денег. Когда денег больше – проще купить, а не убить.

Жаль, что не удастся донести эту истину… как маленький огонек, заботливо сохраняемый чашей рук.

Хотя… многие ушли. И, наверное, не забудут этих уроков политэкономии… под бомбами и пулями, в обстановке предательства и вражды.

Надо было понимать, что, когда они начали торговать углем с Украиной и производить паленую водку на заводе «Луга‑Нова» – они потеряли последний шанс. Последний.

Жаль…

Тем временем к расположенной на окраине деревни фильке подъехали два внедорожника. Оба – «Тойота Ленд‑Крузер», солидно по любым меркам. У айдаровцев тоже были иномарки – но это были в основном пикапы «Мицубиши», закупленные спонсорами.

Из головной машины вышел человек в хорошем камуфляже и черных очках, стрелковых. Поправил на груди автомат – короткий «калаш», сильно переделанный, с использованием компонентов Barton и бесшумный.

Стоявший неподалеку от изб и смоливший цигарку с коноплей айдаровец щелкнул предохранителем и направился к приехавшим.

– Хто такі? Проїзд забороненый! – строго сказал он.

Офицер достал карточку.

– СБУ. Поклич старшого.

Старший в это время вместе с приближенными бойцами устроил бордельеро. Из брошенного и реквизированного для нужд АТО дома он выбежал, набрасывая подтяжки – штаны от формы не держались.

– Слава Украине.

– Героям слава, – спокойно ответил эсбэушник, – мы за русским. Который эфэсбэшник. Русский у вас?

– А куда он денется, – ухмыльнулся комендант, – здесь. В яме сидит. В копанке. Забирать, что ли, будете?