Александр Афанасьев - Время нашей беды

Эвакуироваться пришлось в спешке. Ющука чуть не убили на митинге, точнее, не столько избили, сколько унизили, пришлось сесть в самолет и ждать, пока на своем вертолете вернется Кухарцев. Баринов провел все свои встречи относительно нормально, но, учитывая то, что произошло с Ющуком, он нервничал… если делается такое, то могут и на аэродроме появиться, на штурм самолета пойти. Сам Ющук переоделся, привел себя в относительный порядок и выбухал целую бутылку водки – общение власти с народом оказалось не таким, каким он его представлял. Он задернул шторку на иллюминаторе и тупо смотрел перед собой.

Наконец, приземлился «кавказский» спецборт, на соседней площадке, и Кухарцев пешком пробежался до самолета. Тут же отогнали трап и дали разрешение на взлет.

– Ну? – спросил Баринов. Он что‑то ел… какой‑то перекус. Когда он нервничал – он всегда успокаивался тем, что перекусывал.

– Норм. Довел положения.

– А они?

Кухарцев пожал плечами.

– Очкуют, че. Привыкли, что за ними спецназ всегда. Сами с вахами очкуют.

– Обуржуазились.

– Чего?

– Обуржуазились, говорю.

– А… Это да, точно. Тот же Абдалла – он в молодости, как по горам скакал, был стройный как козлик. А щас… кабанина здоровая, ряха – в три дня не уделаешь. В Лондоне дом, в Дубае дом, в Турции на побережье у него еще что‑то есть.

– Семья у него где?

– Знаем…

Это означало, что контроль есть.

– А вообще хреново…

– Что – хреново.

– А то, что на нашей стороне – такие вот… тушки. У пиндосов – хоть какие‑то… вменяемые. У вахов, так… реально подорваться готовы. А этот… ну вот пошли его подорваться…

– До Махачкалы все дерьмом забрызгает. А ломать – не строить, сам подумай.

– Да. Только вот ломать почему‑то идет одна молодежь. И не самая худшая, заметь. А как строить…

– Не усугубляй.

Кухарцев помолчал, потом сменил тему:

– С этим что? Единство партии с народом не удалось?

Баринов кивнул.

– Подстава?

– Не думаю… – Баринов смял пальцами обертку, сунул в карман впереди находящегося кресла, – не думаю, Олег. Народ все‑таки изменился за эти годы… уже не сидят, как галчата, и не ждут, что им жрачку прямо в рот сунут. Че было с русскими, когда Россия откуда‑то уходила, – все помнят. Стволов хватает, ветераны тоже есть. И самое главное, тот невидимый барьер в голове, который называли «пролетарским интернационализмом», перейден очень давно, и палец сам на предохранитель вниз давит…

Кухарцев кивнул, переваривая в голове. Он был человеком довольно циничным, много понимающим и готовым учиться, незашоренным – но все же относился к операм «старой школы», и учили его опера старой школы. В его понимании народ представлялся субъектом, а не объектом. Его надо было защищать от происков злых сил, осуществлять оперативное сопровождение, то есть прослушивать и замерять настроения посредством стукачей. Проводить «активки», то есть путем оперативно‑агентурной работы направлять туда, куда надо. Но что народ и сам способен организоваться, защититься, навести порядок – Кухарцев просто не верил, что такое возможно. И при малейших признаках этого следовало действовать как с понесшей лошадью, то есть уздой [48]. Самостоятельно принимающие решения люди, народ – в понимании Кухарцева было тем же самым, что и лошадь, которая идет куда хочет, а не туда, куда надо всаднику.

– И че делать?

– Ты видел, как люди на волнах катаются?

– Это как?

– «Серфинг» называется. Волна – несколько метров. Он на доске не против волны идет, он седлает ее и плывет – и волна сама его несет… Нормально все будет, – уверенно сказал Баринов.

– А с деловыми что?

– Ну… все и всё понимают. Конечно, неохота делиться, но… надо. Все привыкли как за пазухой…

– Скажешь, как за пазухой.

– А что – нет? Крыше больше пятнадцати лет не платили.

Больше пятнадцати лет не платили. А теперь будут платить. Вот все эти бизнеры, крупные, средние и даже мелкие. И за крышу будут платить, и закят будут платить, и джизью будут платить, и охрану содержать будут. Пятнадцать лет не платили – а теперь придется. Пятнадцать лет – бурчали, проклинали, обличали, ненавидели, вешали плакатик «Навальный!» на заднее стекло своего джипа, покупали дома в Германии, в Испании, в Болгарии, в Турции, брали в лизинг фуры и целые заводы, кредитовались и отдавали кредиты. И все эти пятнадцать лет обеспечил невысокий и неприметный человек, бывший подполковник КГБ, говорить доброе слово за которого было дурным тоном в обществе. Как и голосовать за него. А теперь – не было его, и вот – снова надо платить за крышу. И крыша – себя не обидит…

Можно и дальше бурчать. Только крыше – по фигу.

– С этим – че? – Кухарцев без особого уважения кивнул вперед, туда, где продолжал «обтекать» свой политический провал Ющук.

– А ничего…

Кухарцев кивнул.

– Еще это. Крышу ведь здесь не я буду ставить. А Романцев.

Баринов кивнул.

– Как и говорили.

– Не нравится мне это.

– Ты же сам предложил.

– Предложил, а теперь не нравится.

– И что именно?

Кухарцев откинулся на спинку стула, сцепил пальцы.

– Я его пробил по всем каналам. За ним много чего есть.

– Мы все не дети.

– Да понятно… просто есть одно «но». Вот вы – можете убить?

– В смысле? – не понял Баринов.

– Убить человека. Выстрелить, зарезать, задушить… не надо, не отвечайте. Я опером был, работал в поле, но давно. Мы все – убить можем, но не сами. Для меня – убьют по приказу. Для вас – за деньги. Но не сами. А если нас с нашими приказами или деньгами пошлют – то мы, считай, ноль без палочки. А вот он – может и сам. Я проверял. Он в Уральске несколько стволов имел, постоянно тренировался. А совсем недавно в Казани четверых бандеровцев покрошил – в мясо, запросто…

– Это точно?

– Да, точно. В одиночку обезвредил снайперскую группу.

– И что?

– А то, что он ни от кого не зависит. И сам делает что хочет. Потому он намного опаснее нас.

Баринов постучал по спинке кресла.

– Сам по себе человек не опасен. Опасен человек неконтролируемый. А ты же его контролируешь, верно?

– Контролирую.

– Ну, вот и все. А что узнал… это хорошо, что узнал. Я подумаю, как использовать.

Ющук прошел мимо них в туалет с кислым, как зеленый лимон, лицом. Они понимающе переглянулись…

– Кстати, – сказал Баринов, – а Романцев где, там остался?

Москва, Россия20 августа 2018 годаМихаил Игнатьевич Бельский

Послезавтра должен был состояться праздник. День российского флага. Но Михаил Игнатьевич Бельский, Президент Российской Федерации, предполагал, что в следующем году праздник будет совсем другой. Он планировал называть его Днем российской государственности и перенести празднование дня России с 12 июня на этот день, совместив оба праздника.