Фарход Хабибов - Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!

Ох и задумался скинхедик-то… Сразу видно, эти доводы интернационалиста крепко всколошматили его мозги.

– Ладно, свободен, будешь тусоваться с прибалтом, пусть он тебе о нациках гитлеровских рассказывает, пусть рассказы других немцев тебе переводит, иди.

Ну и потом прикатили шумно чеченский немец с украинцем-пограничником.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

– И вам не болеть, товарищи лазутчики, ну что, как пошло, чего наразведовали-налазутили?

– Да все хорошо, командир, дай нам подумать, порисовать, почувствовать себя Брусиловым или Клаузевицем каким, составим план за милую душу. Можно Нечипора возьмем с Абдой?

– Это Нечипоренку с Абдиевым, что ли?

– Да, они-то пацаны боевые и повидали кое-чего.

– Да берите кого хотите и у вас час, через час собрание командиров, намек понятен?

– Так точно, разрешите идти? – переминаясь с ноги на ногу, как конь в предвкушении овса, ну или француз в предвкушении жарено-парено-вареной лягушки, спросили хором оба. Они-то пацаны молодые, семьи нет, романтика в… (короче, где надо) играет во всю мощность, на все децибелы, вот им и не терпится жить.

– А ну пошли отсюда, жеребцы, – и оба стратега поскакали на разработку нападалова на некую (пока этого никто не знает, и знать не может) колонну, как мухи на мед или клопы на снулого капитально мужичка.

– Товарищ старший лейтенант, разреши войти? – сует в дверь свой нос Елисеев.

– Капитан, что ли, стареешь, или так, мозги на отпуск отпустил? С каких пор целый лейтенантище НКГБ спрашивает у какого-то лейтенантишки общевойскового, пусть и старшего, разрешения на вход? – подкалываю Елисеева.

– Короче, Виталик, насчет расстрела командиров, бросивших свою часть в бою, ты мысль не сменил? Не против все еще?

– Я, конечно, против смерти наших воинов, но вчера ты все выразил ясно, и получается, что расстрел это заслуженно, давай завтра перед выходом на охоту поговорим с бойцами, и надо будет, там же и расплатимся по задолженностям этих недоумков трусливых. Просто пристрелить не мешает, но пусть своей смертью они другим послужат в науку.

– Старлей, ты точно погранцом был простым или все-таки комиссарил?

– Погранцом, но партия и правительство учит нас, что командир должен не только заботиться о физической и боевой подготовке, но и политической.

– Ладно, молчу, чо скажешь о «генерале» и шпротчике?

– Как мне кажется, и тот и этот встали на путь исправления, я с ними несколько раз общался, как ты говоришь, «по-комиссарски». И знаешь, по-моему, результат есть, причем у прибалта больше. Да он нам и нужнее, все-таки ж обученный диверсант, опять же немецкий знает и т. д.

В это время к нам стучатся, кто-то прется нагло в штаб. Сегодня постовую службу нес взвод пушкарей, и они (под командованием сержанта Артюхова) привели в штаб живого немца, надыбали они его где-то в лесу, без оружия шлялся, пацифист тевтонский. То есть даже не шлялся, а лежал, спал мирно в лесу, турист долбаный.

– Товарищ командир, этот немец валялся в лесу, романтик тевтонский, обыскали его, из оружия у него только ложка, даже ножа и то нет, да ранец с минимумом жратвы, – докладывает сержант.

– Ну, тащи сюда этого долбораза.

– Извините, я не долбораз, а большевик с 1917 года, бывший комроты Красной Армии Бернхардт Шлюпке, – говорит мужчина лет пятидесяти в форме Вермахта, подтянутый и внешностью напоминающий немного постаревшего Тихонова в известном фильме (Штирлиц), но на русском, почти чистом языке, – бывший гауптман кайзеровской Германии. В 1916-м при Брусиловском прорыве попал в плен, был в русском лагере для военнопленных. Там вступил в ВКП (б), после революции с 1918-го служил в Красной гвардии, воевал командиром роты, против Краснова, Деникина, и даже против Пилсудского, в 22 году уехал в Германию к семье. Так как меня могли знать как бывшего красного командира, я вернулся в Германию под именем ефрейтора Герхардта Эберта, хорошего парня, бывшего со мной в плену и умершего в 18 году от тифа. Он был сиротой, и никаких проблем не возникло. Под этим именем я призван в армию в 1938-м, участвовал в «освобождении» Генерал-губернаторства, то есть Польши. И по документам на данный момент я ефрейтор Герхардт Эберт. На деле бывший гауптман Шлюпке, бывший комроты Красной Армии, член ВКП (б).

– Прошу извинения, товарищ Бернхардт, но как вы оказались в лесу и без оружия?

– Меня хотели арестовать за пропаганду против рейха, мы ж коммунисты не можем спокойно существовать, ищем трудности, я вынужден был бежать от трибунала, вовремя меня предупредил лейтенант Цапфер, он ко мне как к отцу относился. Увы, на фронт я не попал, все по тылам, а то бы давно перешел на сторону своих братьев-большевиков.

– Прошу еще раз прощения. Артюхов, скажи там, чтобы товарищу принесли поесть.

Через минут пятнадцать старшина (по должности, по званию он сержант, настоящий старшина же оружейником оказался) принес поесть товарищу немцу, и видно было, что его распирало любопытство, раньше командир кормил немцев штыками да пулями, максимум гранатами. А что ж это за немец, если его просят накормить, причем едой.

Пока Бернхардт ел, я вышел поболтать с другими командирами.

– Товарищи командиры, наши пушкари привели к нам заслуженного немца, – говорю я напыщенно, как на всяких ток-шоу говорит Ксюша Собачк, ну или как ПростоФиля Киргоров.

– И чем же этот фашист так заслужен? – спрашивает, кривясь, Кравцов.

– Он командиром роты Красной Армии во время гражданской был, и не фашист он, а коммунист, причем у него стаж в партии старше всего тебя. За просоветскую пропаганду его чуть ихняя гестапа не схватила, и он бежал, а куда ему бежать? Правильно, не в Гондурас, а к красным, то есть к нам, вот он и пришел. Не сметь о нем говорить плохо, товарищ лейтенант.

– Если все это правда, то он нам очень нужен, – рассуждает военврач, – он с немцами говорить будет на их языке. Главное, чтобы в свое подразделение не попал, а формы у нас хоть завались, даже гауптманская есть.

В это время Шлюпке выходит к нам, командиры оглядывают его.

– Товарищ офицер, какие будут распоряжения? – спрашивает у меня Шлюпке.

– Товарищ Шлюпке, у нас нет офицеров, у нас командиры, – отвечаю я.

– Простите, товарищ командир, привычка.

– Нет, товарищ Шлюпке, ничего, это не страшно, я, кстати, Виталий Игоревич Любимов, старший лейтенант, пограничник. Это Абдиев, командир бронетанкового взвода, это Гогнидзе командир минометно-артиллерийской батареи, это Прибылов, командир саперного взвода, это командир особого взвода танкистов Ивашин, а это целый капитан НКВД Елисеев (он же лейтенант НКГБ).

Немец с каждым раскланивался и представлялся:

– Бернхардт Шлюпке, бывший гауптман у кайзера Вильгельма и бывший комроты в Красной Армии.