Фарход Хабибов - Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!

Те, кому не хватило места в машинах, едут на повозках (и отбитых у врага, и своих), но из-за разницы скоростей гужевой обоз двигается самостоятельной колонной. Повозок столько, что их все к грузовикам уже не прикрепишь, грузовик – это не паровоз. Тем более десяток повозок присобачено к грузовикам, мы их двигатели (невинных лошадок) угандошили во время атаки.

Ну, дальше ехали молча, каждый переживал заново эти дни, бои, смерти товарищей, тем более даже в нападении с холма противник умудрился убить пятерых и ранить восемнадцать бойцов.

Тут замечаю, что рядом сидит скинхедик наш доморощенный.

– Ну что, нацбол, не жалко дружков по национал-социализму?

– Товарищ командир, я тут многое передумал и хочу вам кое-что сказать. Я понял, что неважно, как человек выглядит, узкоглаз он или смугл, брюнет он или блондин, оказывается, главное, он с тобой или против тебя.

– Так-так, продолжай боец.

– Я раньше ненавидел всяких киргизов-узбеков да других «черных» и очень уважал Гитлера с его войсками. И, посмотрев, как те же узбеки, киргизы, башкиры, украинцы, евреи, армяне и другие вместе с нами, русскими, воюют и побеждают немецкую сволочь, понимаю, они мне ближе Гитлера. Так вот, вчера меня от немца спас этот узкоглазый, как его, Йигит-шмигит.

– Йигитали, что ли?

– Ну да, а по нашей-то идее, он должен был о моей смерти только мечтать? Занес фашист приклад и расколол бы мне башку как гнилой орех, но этот узкоглазый отрубил своей саблей карабин немцу вместе с руками. Получается, я его сородичей гнобил у нас в будущем, по рынкам трясли их, а этот ни за хрен спас меня, и я ему по гроб жизни обязан. Теперь вы, товарищ командир, просто обязаны взять в войско и дать оружие, чтобы я с этими колбасниками поквитался.

– Ну, меня это уже радует, подумаем о твоей инициативе…

Рано ли, поздно ли, наконец показался родной наш лагерь, где нас не было полнедели. Машуня, наверно, меня ждет, да и полковник какие-то новости обещал. Раздается скрежет тормозов, все, приехали, нас встречает целая толпа, спрыгиваю с ганомага через верх, потому что Машуня стоит в первом ряду.

– Маша, как ты, милая? – и я прижимаюсь к ней как пиявка, полковник и Шлюпке, два взрослых дядьки, смахивают с ресниц слезинки, блин, немцы, понятно, сентиментальны, а вот Старыгин-то куда? Ну и я сразу отпускаю Машу, которая только рыдает от счастья и ни фига членораздельного (дурацкое какое слово, фу) сказать не может, и подхожу строевым шагом к Старыгину.

– Товарищ полковник, вверенное мне подразделение прибыло с выполнения порученной командованием операции. В ходе боев уничтожены 38 танков противника, эшелон боеприпасов, взорваны один железнодорожный и один автомобильный мост, потери противника в живой силе составляют полтора полка солдат и офицеров.

– Хватит, Аника-воин, мы все знаем, теперь построй своих бойцов, у меня для вас правительственное сообщение.

Бойцам даже не пришлось команду давать, они сразу выстроились, и все, конечно, ждем новостей (ой не все, по лицам вижу, те, кто оставались в лагере, знают).

– За героическую борьбу против гитлеровских захватчиков, объединение остатков разбитых частей РККА, НКВД и погранчастей НКВД, под названием Дивизия Особого назначения зачисляется Дивизией Особого назначения при НКВД СССР.

У нас от радости ролики за шарики заехали и начали оттуда параллелограммики параллелепипедиками закидывать. А полковник продолжает:

– Старшему лейтенанту погранвойск НКВД Любимову Виталию Игоревичу присваивается очередное звание капитана. За активное руководство и героизм в боях против вероломных гитлеровских оккупантов капитан Любимов награждается орденом Боевого Красного Знамени.

И я чуть не упал, блин, это же первый советский орден! И меня им наградили, и я теперь капитан. А отец у меня капитаном ВС СССР ровно через 31 год станет, обскакал папашу! ЭКСТАЗ.

Потом был торжественный ужин, и там я узнал остальные новости, повысили и наградили, оказывается, не только меня:

старший лейтенант Онищук – орден Боевого Красного Знамени;

старший лейтенант Гогнидзе – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Ивашин – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Кравцов – медаль «За отвагу»;

старший лейтенант Никифоров – медаль «За отвагу»;

военврач второго ранга Калиткин – медаль «За боевые заслуги»;

военинженер второго ранга Прибылов – медаль «За боевые заслуги»;

генерал-майор Старыгин – орден Боевого Красного Знамени;

капитан Абдиев – медаль «За боевые заслуги»;

старший лейтенант Нечипоренко – медаль «За боевые заслуги»;

майор Шлюпке – орден Боевого Красного Знамени, обалдеть, Шлюпке стал майором за каких-то двадцать пять лет, в 1916-м был капитаном, а теперь – бац, и в майоры, прям головокружительная карьера.

– Ну, ведь классную карьеру ребятки сделали, а? Медалями и орденами боевыми Родина наградила, опять же звания повышены. И немцам вставили по пятое число (изначальный смысл выражения, каюсь – не знаю).

Кстати, а как Центр про нас узнал?

– Товарищ полковник, а как Центр про нас узнал?

– Вспомни капитана НКВД, ну которого ты с часовым в плен всей группой взяли, так вот они сюда, если помнишь, по спецзаданию заброшены были. Энкавэдэшники (вместе с Онищуками) задание выполнили и позавчера еще отбыли в Центр, а с собой мой отчет о деятельности ДОН-16 прихватили (ну и документы трофейные), да отчет Елисеева до кучи отвезли, кроме того, о наших действиях они осведомлены и по перехватам немецких переговоров и сообщений. И сегодня в полдень пришла радиограмма обо всем этом. Все, капитан, свободен, иди. Ты что, не видишь, как Мария тебя заждалась, эх, я б в твои годы… Что за молодежь-то пошла, а? Прям не добрый молодец, а колода какая-то…

Что бы полковник (ой, генерал-майор) в мои годы творил с женщинами, я уже не слышал, а пошел к любимой, и с Маней мы… нет, не скажу, короче, мы пошли спать, и… нет, все равно не скажу. И день на этом закончился.

16 июля 1941 года, где-то в Белоруссии (в 50–70 км от Брестской крепости)

Просыпается целый капитан, рядом в обнимку, в чем отец зачал, ой нет, мать родила, лежит начтыл, она же любимая моя Машенька.

– Маш, вставай, уже утро.

Начтыл на меня и на мои слова ноль внимания, ну пусть милая спит:

Мое сладкое чудо нежно-вкусно спит. Береги ее сон, мне сердечко говорит. Я ее люблю безумно, любовь сила моя. Всего себя посвящу, Мариша, для тебя.

Спи спокойно, я с тобой, сберегу твой сон, Манечка, ведь в тебя безумно я влюблен. А когда проснешься ты, рядом я сижу И в глаза твои, Маня, с любовью гляжу.

Ну, где-то так, конечно, согласен, не Пушкин, не Рождественский и не Жуковский, ну и что, зато это о ней, и ей, да еще сочинено собственноручно, нет собственноязычно, уфф, и это не катит, короче, вы меня поняли. И читаю эти стишки уже вслух, как говорится, «с чувством, с толком, с расстановкой», ну, короче, не как пономарь.