Сергей Кусков - Золотая планета

Да, это реальность, такая, какая есть, без розовых очков. Вопрос свелся к тому, смогу ли я ее принять. Потому мне интересно, что ответит мне завтра-послезавтра Катюша, когда заедет «в гости», и еще больше интересно, что скажет королева. От разговора с нею, от того, как увижу я ее саму, будет зависеть, захочу ли я идти к ней в вассалы. Смогу ли подавить в себе многое, ради Великой Цели, и какова будет эта Цель. И главное, смогу ли умереть за нее, или решу, что овчинка выделки не стоит. Такое нельзя определить на расстоянии — только при личном общении.

И еще. Я патриот своей страны, готов умереть за нее. Так меня воспитали. Но умереть за страну не равно умереть за королеву, и какой математический символ будет стоять между этими двумя понятиями, будет зависеть только от нее.

— Это к тебе!

Я вышел в коридор. Мама с ошарашенными глазами прошмыгнула мимо меня в свою комнату.

На пороге стояла Катарина в роскошном, но одновременно строгом синем вечернем платье, подчеркивающем ее грудь и фигуру. Я невольно залюбовался. Волосы ее были уложены и обсыпаны блестками — сейчас так модно — и было видно, что укладкой она занималась не один час. Ноги, с которых мой взгляд и начал путешествие по ее фигуре, были обуты в бледно- розовые, под цвет сумочки, роскошные туфли на тонюсенькой шпильке — так тоже сейчас модно. Но роскошь не кричащая, и это мне нравилось. Макияж также был наведен с иголочки, но одновременно не бросающийся в глаза, что говорило об утонченном вкусе.

— Привет! — весело воскликнула она, словно не замечая моего ступора, одновременно наслаждаясь им.

— Привет… — выдавил я.

Да, я обалдел. И не знаю ни одного мужчину, который бы не обалдел на моем месте. И разница в более чем десяток лет между нами тут не играет никакой роли.

— По какому случаю праздник? — кивнул я на нее, обретя дар речи.

— Можно? — она глазами указала вглубь квартиры. Я посторонился, пропуская ее в свою комнату.

— Только у нас разуваются. Моя мама — русская.

Она понимающе улыбнулась, небрежным жестом сбросила туфли и прошла в указанном направлении. Я вошел следом. М-да, а комнатенка у меня… Та еще. Когда здесь была Эмма, я понял, что она не рассчитана на двоих, слишком маленькая и убогая, но тогда мне было плевать. Теперь же, лицезрея в ней женщину при параде, пусть это всего лишь Катарина, я осознал насколько она убогая. И что подобным женщинам, буде они появятся в моей жизни, здесь не место.

Катарину же не смущало ничего. Она внимательно осмотрела комнатушку взглядом опытного разведчика, от которого не укроется ни одна деталь, прошлась вдоль шкафа, в котором были выставлены мои дипломы и медали, провела по нему рукой и взяла с полки диск, подаренный мне сеньором… пардон, мистером Смитом. Несколько минут вертела его, и так, и эдак. Вытащила, посмотрела на качество самой пластины, затем всунула ее назад, прицокнула и поставила на место.

— М-да!.. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?

— Это подарок, — резко оборвал я со сталью в голосе. Есть вещи в которые я не пущу никого. И особенно Катарину с ее способностью переворачивать в душе все вверх дном.

Она бросила беглый извиняющийся взгляд, как бы говорящий, что не хотела меня унизить, и взяла в руки лежащий рядом с диском виртуальный навигатор Бэль.

— А вот это я уже видела!..

Я стоял, сложив руки на груди. Во мне клокотала непонятная злость. Так и хотелось крикнуть: «Ну и чего ты приперлась? Вещи смотреть? Иди в магазин и смотри, сколько хочешь!» Она мое состояние понимала, а возможно, именно его и добивалась — кто ее разберет, потому, как достаточно быстро вернула вещь на место и обезоруживающе улыбнулась:

— Чаем не угостишь?

Желание задушить ее медленно угасло.

— Разумеется. Только он у нас… Простой. Дешевый. Ты вряд ли пьешь такой.

Ответом мне стал многозначительный вздох, который можно перевести на испанский как: «Шимановский, ну какой же ты идиот!»

Иногда я с этим тезисом бываю полностью согласен.

— Ну и как тебе? — усмехнулся я, нарушая затянувшееся молчание.

— Что именно? Чай?

Она сидела, привалившись спиной к кухонному шкафу, закинув ногу за ногу, и самозабвенно смаковала горячий чай, прикусывая свежими, купленными мамой только утром, пряниками. Латинос, конечно, называют их по-другому, своим исторически сложившимся словом, но мама упорно зовет их «пряниками», а дети перенимают у родителей такие мелочи.

— Не совсем. Ты же приехала посмотреть, как я живу? Так? Ну и как тебе?

Она пожала плечами.

— Неплохо.

Пауза.

— Чтоб ты знал, Хуан, — начала она, поднимая тональность, — в первый раз я сбежала из дома в десять лет, Бегала и раньше, по несколько дней не ночуя дома, но чтобы так, на три-четыре месяца — впервые. Позже тоже бегала, меня три раза возвращали домой, пока не отрядили в приют, но на то он и первый . Именно тогда к человеку приходит то, что закаляет его и остается на всю жизнь. Понимаешь меня?

Смутно. Я не сбегал из дома. Да и к чему такая прелюдия?

— Мы бродяжничали, попрошайничали около площади Святого Фернандо, — откровенничала она. — Подворовывали, естественно, наводили более опытных воров на нужных клиентов, которых искали в толпе — делали все, что положено порядочной шпане. Перебивались, как могли, спали в подвалах и коммуникационных тоннелях.

— Я знаю, что такое вкус дешевого чая, Хуан! — резко оборвала она, переходя к сути. — Знаю вкус многих других вещей, о которых ты не имеешь понятия, и от которых, случись их лицезреть, будешь воротить нос! Мы же это ели, и пили, и считали приемлемым. А еще я знаю, что такое игра в «крокодила». Слышал про подобную забавную штуковину?

Что-то смутное я слышал, краем уха. Что-то очень-очень жестокое, из развлечений криминального мира.

— Еще я знаю главный закон улиц: если ты не отдашь часть своего «честно заработанного» лидеру банды, как правило, пареньку лет шестнадцати-семнадцати, окруженного группой отморозков из сверстников, то у тебя все заберут и изобьют. Иначе никак.

Еще мне знаком запах растворителя, который прыскают в пакет и одевают на голову малолетки, вроде нас тогдашних. Ты даже не представляешь, какие приходы от этого! И что случается с теми, кто на такую забаву подсаживается.

Если ты не знаешь человека, Хуан, не знаешь, что у него внутри и что за плечами в прошлом, никогда не пытайся атаковать его, — подвела итог она. — Даже невинными уколами. Внешность обманчива. Это тебе урок, на будущее.

Она пригвоздила меня взглядом, я съежился и не смел пошевелиться. Да, это был жестокий контраст: женщина в эротичном вечернем платье, разъезжающая на шикарной «Эсперансе», от которой за километр несет деньгами, достатком и благополучием, говорит тебе такие вещи на убогой кухоньке за чашкой дешевого чая. Под конец она смилостивилась и улыбнулась, разряжая атмосферу: