Сергей Кусков - Золотая планета

— Там не только материал, Карен, — покачал я головой. — Это же бизнес-план, и подход у меня комплексный. Для реализации нам надо будет сменить имидж. Перенацеливание на другую аудиторию не происходит просто так, вы должны это понимать. Мы должны стать ИНТЕРЕСНЫ публике. Причем всей публике, всем, кто говорит на русском.

Латинос на планете — семьдесят миллионов. Да, у них особая культура, но в целом эти миллионы дифференцированы по различным направлениям и жанрам. Кто-то любит классическое, кто-то попсу. Кто-то танцевальное или тяжелое. Я даже знаю людей, слушающих… Почти то же, что хочу предложить вам, — усмехнулся я про себя, вспоминая ее младшее высочество и антикварный магазинчик господина Адама Смита. — Нас же будут слушать ВСЕ сорок миллионов наших. Если выгорит, это будет самая большая аудитория на Венере.

— Самая популярная группа планеты?.. — Карен не зло усмехнулся. — Твоими бы устами… Ну, книги писать ты, Ванюша, точно сможешь! О фантастике, — подвел он итог.

— Не торопи коней, Карен, — одернул я. — Итак, мы остановились на материале. Я предлагаю играть ретро.

Я замолчал. Повисла пауза.

Парни ждали продолжения, пояснения, но его не последовало. Они переглянулись. Хан непонимающе пожал плечами и выдал вердикт:

— Смешно!

— Я серьезно, — покачал я головой, безуспешно скрывая улыбку. — Ретро, но не простое.

Вздох, и…

— Есть особое направление в музыке, — начал пояснять я. — В русскоязычной. Относится к эпохе Золотого века.

— И? — Глаза Хана смеялись, после слова "ретро" он смотрел на меня как на шута, клоуна.

— Это было время, когда наша страна, в смысле Россия, была под пятой Советского Союза, тоталитарного государства, подавляющего свободу граждан.

— …Ну, не под пятой, — поймал я нахмуренный взгляд Фудзи, — она и была этим Союзом. Но это мало что меняет, — покачал я головой. — Никакой свободы самовыражения для творческих людей тогда не существовало. Полный и абсолютный диктат власти во всем: в искусстве, кино, литературе, и, конечно, музыке. Все, что выходило за рамки шаблонов государственной линии цензурировалось и отсекалось. Тех же, кто активно выступал против системы, прессовали, подчас жестоко. Например, ссылали в лагеря или засовывали в психушки.

— Весело тогда жилось! — присвистнул Хан.

— Не скучнее, чем у нас, — покачал я головой. — Просто свои нюансы. И знаете, что придумала тогда молодежь? Она придумала петь песни, в которых не было смысла. Не было на первый взгляд — в них открыто не звучали опасные слова, не слышалось призыва к насилию, свержению власти; там вообще о власти не пелось. Но при этом тексты были полны аллегорий, и тот, кто копался в них, доискивался до второго, а то и третьего смысла. В которых и содержались все искомые призывы.

— Только иносказательно, — кивнул Наото, о чем-то глубоко задумавшийся.

— Да, — подтвердил я. — Тексты не всегда были политические, подчас в них затрагивались и философские и общечеловеческие вопросы, но язык был тот же, понятный немногим. И оттого притягательный. Вы же знаете, что такое "мистерии" и как они притягивают непосвященных в желании посвятиться?

Парни вопросом мистерий владели слабо, но человеческую психологию представляли достаточно отчетливо.

— Ты предлагаешь пытаться заставлять людей думать, искать смысл в твоих песнях? — грустно усмехнулся Амирхан. — Людей, которые делать это давным-давно разучились?

— Я больше скажу, наши амигос целенаправленно проводили политику, чтобы они разучились, — кивнул я. — Пятьдесят лет они пытаются сделать так, чтобы на Обратной Стороне забыли, что такое мозги. Что такое собственная история. Тогда проще народ обрабатывать. Но мне кажется, не все потеряно, и при должном усердии мы сможем пробить брешь. Хотя бы у тех, кто способен думать в принципе. А дальше последует "закон мистерий".

Парни не были согласны со мной, но не спорили. Они все еще не поняли, что я предлагал. И я вновь продолжил:

— Далее, мы затронули тему политики. Ребят, вы правы, лезть туда не надо — политика нас погубит. Любая, что бы мы ни поддержали и где бы ни засветились. Я немного знаю, как работает пятое управление, и поверьте, ничего хорошего в этом случае нам не светит.

Потому, чтобы быть на виду у ВСЕХ, у всего сектора, нужно занять жесткую позицию. Но не борцов с амигос, а… Нонконформистов.

— Нон… кого? — не понял Хан. Судя по удивленному лицу Карена, он такого слова тоже не знал.

— Несогласных, — пояснил Фудзи.

— Да, несогласных, — кивнул я. — Но не борющихся.

Пауза.

— Объясняю отличие. Помните Иисуса в храме? Его слова, когда ему дали римский империал? Он сказал: "Кесарю-кесарево, богу — богово!"

Здесь то же самое, только касательно не религии, а власти и социума. Мы подчиняемся власти амигос, но ни в коем случае ее не признаем.

— Как это? — нахмурился Хан — Подчинямся, и не признаем?

— А так. Мы следуем законам, потому, что государство — репрессивная машина, — попытался пояснить я. — И не позволит им не следовать. Но при этом говорим: "Вы нам, ребят, до марсианского Олимпа! У нас своя жизнь — у вас своя!" Это что-то сродни параллельной реальности, параллельной вселенной, только существующей в этом мире.

— Байкеры, — произнес Наото. Всего одно слово, но в моем мозгу как отщелкнуло. Где ж эти два оболтуса такого интеллектуала нашли? Это слово на всей Венере знает всего несколько человек, да и те профессиональные историки.

— Байкеры, — согласился я.

— А это что за птицы? — покачал головой Карен.

— Не птицы, — скривился я. — Мотоциклисты. Это движение ночных мотоциклистов, возникшее в середине двадцатого века. Протестное, но протестовали они не против чего-то конкретного, а против самого принципа власти. Эдакие анархисты.

— Я могу мало что о них сказать, — честно признался я, с завистью глянув на Фудзи. — Интересовался темой поверхностно. Но точно говорю, они ставили свободу от власти и общества в ранг идеала.

— Нам что, тоже кататься на мотоциклах? — усмехнулся Хан. — И где мы их возьмем НА ВЕНЕРЕ?

— Не обязательно, — покачал я головой. — При чем здесь мотоциклы? Байкеры — хулиганы. По своей сути. Среди них было много действительно… Хм… Эдаких элементов, по которым плакала полиция. Но равняться нужно, естественно, не на них.

Мы должны стать несогласными, интеллигентными хулиганами, готовыми заявить: "Ребята, мы не с вами!", но не желающими за свои идеалы воевать.

— То есть как? Заявить и не воевать? — вновь нахмурился Хан. Я говорил диаметрально противоположные вещи, далекие от понимания людей, не изучавших историю глубоко.

Я понял, что в конец запутался. А что вы хотели, я не готовился к разговору специально. Более того, идея с бизнес-планом пришла в голову только утром в метро — подчитать ликбез было некогда.