Елена Горелик - Стальная роза

«Несчастный, опозоренный, но свободный, богатый и… живой, – с усмешкой подумал наместник, покидая возвышение. – Нет, право же, интересно, за что на самом деле ты её прибил, после стольких-то лет терпения? Неужто так обиделся за дядю? Ой, не верю. Скорее, ты предпочёл жизнь с позором… чему? Неужто позорной смерти?.. Но что бы я ни думал, ты обставил дело так чисто, что я весь исхожу завистью…»

Наместник восхищался совершенством во всём. Как оказалось, даже в преднамеренном убийстве.

Харчевенка у ворот славилась дешевизной подаваемого вина. Кислое, с привкусом сушёных слив, оно драло горло и делало слабыми ноги, но голова до поры оставалась ясной. Некоторые несознательные личности, правда, умудрялись и им набраться до бесчувствия. Кузнецам набираться было ни к чему, им завтра с утра работать, а вечером ещё от жён достанется – за перегар. Но, право слово, происшествие в доме сотника требовало обстоятельного обсуждения. А как обсуждать на совсем уж трезвую голову? Обязательно нужно немного «подогреться», чтобы не было так боязно. Как бы ещё беда, постигшая сотника, не аукнулась кузнецам.

– Всё-таки наше бабьё верно судит, – сказал старик Чжан. – Старуха у меня умная, сразу смекнула, что та жалоба – не повод вешаться. Самое большее, поругалась бы с мужем лишний раз. Даже до мордобоя бы не дошло. Нет, тут что-то пострашнее будет. А что?.. Только Небу это и известно.

– Может, она и вправду ведьмачила? – предположил Ляо. – И того… до дочек добралась со своей ворожбой? Я б тоже, если что, за детей бы вступился.

– Мы этого не узнаем, – рассудил мастер Ли. – Вряд ли кто-то из нас наберётся наглости расспрашивать сотника, а сам он… На его месте я бы тоже унёс эту тайну в могилу.

– А твоя жена что говорит?

– С каких это пор ты стал интересоваться мнением чужих жён, Ляо? – усмехнулся мастер.

– Интересно ведь, как о таком на западе судят.

– Моя жена сказала: детей, мол, жалко, а её – нет.

– А сотника ей не жаль?

– Она сказала, что сотник нуждается не в жалости, а в сочувствии.

– Суровые люди живут там, на западе…

– А то! Говорят, то ли у персов, то ли у арабов и вовсе муж может жену зарезать, и ему ничего за это не будет… Дикие нравы! – проговорил мастер Шу.

– Вот что, мастера, думаю, на сегодня хватит, – проговорил мастер Ли. – Что случилось, то случилось, от наших пересудов никому лучше не станет. Расходимся по домам.

«И нечего имя сотника по харчевням мусолить, – добавил он мысленно. – Этого он точно не заслужил».

До экзамена оставалось ещё три дня, и жена по вечерам запиралась в кузнице, работала над загадочной «третьей безупречной вещью». Ей помогал только сын. Попытки осторожно расспросить малого были безуспешны: хитрый мальчишка загадочно улыбался и говорил, что, мол, мама просила хранить тайну. Юншаня это начинало беспокоить. Не из-за таинственности, а из-за того, что супруга возвращалась из кузницы, словно выкрученная и хорошенько отжатая тряпка. Она не уставала так, когда творила булат и клинки. Происходило что-то непонятное. Добро бы просто выматывалась. Тонкая работа – а мастер Ли готов был поклясться, что работа именно тонкая – требовала иной раз куда больше сил, чем махание тяжёлой кувалдой. Нет. Она на некоторое время словно выпадала из потока жизни. Возвращали её, как правило, домашние заботы, а к ночи она и вовсе становилась прежней. Но следующим вечером всё повторялось.

Юншань два дня приходил под дверь кузницы и слушал, как гудело пламя в горне, как стучал её молоток, как шипел в кадке с водой раскалённый металл, как мать тихонько переговаривалась с сыном на родном языке. Но на третий день, последний перед испытанием, жена пошла в кузницу одна. Притом вид у неё был нездоровый. Не заболела ли? А может, понесла дитя, но не хочет сознаваться, чтобы не отстранили от экзамена? Тайны тайнами, а он обязан знать, что происходит с любимой женщиной.

Дверь изнутри запиралась на деревянную задвижку. При большом желании и некотором умении открыть её было несложно, благо задвижка хлипенькая, не чета внешнему замку. Юншань справился без лишнего звука. Он и вошёл бы бесшумно, да подвела хромота.

Жена стояла у верстака, на котором обычно правили ножи, и что-то сосредоточенно начищала тряпочкой с мокрым песком. Услышав его шаги, вздрогнула, обернулась.

По её лицу катились крупные слёзы, проложившие мокрую дорожку в пыли и копоти.

– Я знала, что ты не утерпишь, – она улыбнулась сквозь слёзы.

– Что с тобой? – мастер не на шутку испугался.

– Ничего страшного, любимый. Это… Вот… – жена показала ему почти готовую… «безупречную вещь», и мастер понял, что Янь понимала под безупречностью. – Отец говорил, если не вложишь частичку души, ничего не получится.

– Не боишься, что вот так всю душу без остатка вложишь? – страх всё ещё не отпустил его.

– Нет. Отец знал меру и меня учил. Но я ещё никогда не создавала такого. Это в первый раз. И… я немного перестаралась, ты прав. Здесь много вложено, Юншань. Боль от утраты родителей и дома. Любовь к детям. Моя любовь к тебе и страх тебя потерять. Это я сделала для нашего дома. Только для него. Не знаю, получилось ли.

Юншань осторожно, чтобы не повредить хрупкое с виду творение, взял вещь в руки… Он не умел распознавать добрые и злые вещи, как делали некогда шаманы-ву или как пытаются сейчас делать некоторые даосы. Но от творения жены исходило тепло… да, именно как от родного очага. При том, что металл давно остыл, тепло всё равно было явственным, и ощущалось не руками – душой.

– Наверное, получилось, – почти прошептал он, начиная осознавать, что столкнулся с редчайшим явлением, имени которому не знал. – Но разве это стоит твоего больного вида? Ты закончила работу?

– Можно считать, что да. Только обтереть осталось.

– Обтирай – и немедленно в постель.

– В постель… – эхом повторила жена, слабо улыбаясь. – Хорошая идея.

Самые обычные слова, с оттенком юмора. В другое время мастер Ли обязательно отпустил бы шуточку на эту тему, благо тут их никто не слышит. Но не сейчас. Он даже не помнил, как выставил жену во двор кузницы, как запирал дверь, как они вернулись домой и, наскоро умывшись, умчались в спальню. Последним его воспоминанием перед тем, как обоих накрыло хорошо знакомое безумие, была поблёскивающая на столике в скудных лучах светильничка роза.

Прекрасная роза, откованная из стали. Почти как живая.

– Сигнал прервался.

– Что?

– Мы больше не фиксируем эманации ключа, господин.

– Чёрт возьми… Значит, она всё-таки создала блокирующий амулет.

– Не исключено, господин. Однако мы больше не можем сканировать обстановку вокруг ключа. Мы ослепли и оглохли окончательно.

– Что вы успели выяснить?