Елена Горелик - Стальная роза

– Я пошлю гонца в Тайюань.

– Гонец не доедет. Ни твой, ни мой. Ванчжун уже осаждал и брал ханьские города, он знает, что нужно делать в первую очередь.

– Значит, и тебе, хан, придётся укрыться за стенами, – произнёс сотник, мрачнея. – Велишь своим людям сворачивать юрты.

– Хватит ли места? Бейши ещё не город, а крепость. А у нас ещё и стада.

– За мастерскими есть большой пустырь. Твой кош может расположиться там. Крестьян и рабочих я размещу на рыночной площади, там сделают для них укрытия.

О том, что все мужчины крепости, достигшие двадцати лет, теперь подлежали тотальной мобилизации, сотник не сказал. Зачем говорить об очевидном? Также он умолчал и о том, что многие степнячки наверняка возьмутся за луки и встанут на стены рядом с мужьями и братьями. Если бы речь шла о вражде между киданьскими племенами, женщины спокойно препоручили бы разборки мужчинам и сидели бы в юртах. Но мохэ к разряду своих никак не относились, а кидань, пошедший с ними против других киданей, заслуживал кары. Тут поднимется всё племя. Сотнику оставалось организовать оборону таким образом, чтобы отряды киданей и ханьцев как минимум не мешали друг другу.

А дома он имел конфиденциальную беседу с теми двумя засекреченными чиновниками, которые всё это время совершенствовали орудийную батарею. О чём конкретно они говорили, осталось тайной, но караул у порохового склада, созданного в одной из башен, немедленно был утроен.

Два дня спустя к стенам Бейши подъехал одинокий всадник. Измученный, с кое-как перетянутыми тряпками ранами, едва держащийся в седле молодой уйгур, оказавшийся охранником торгового каравана. Единственным выжившим из всех.

Ли Ванчжун действительно знал, что нужно делать перед осадой города. Или городка.

– Он пришёл за пушками, – мрачно сказала Яна.

Бейши закрыл ворота, когда крестьяне из выселок, напуганные новостями, собрали нехитрые пожитки и ушли под защиту стен. Они лишь жалели домики-фанзы, ведь если степняки их сожгут, то зимовать придётся в лучшем случае в казармах. Но крестьяне хотя бы своё зерно с собой из домов вынесли. Ремесленники имели огородики, кое-кто держал коз, куры были у всех, но в основном хозяйки покупали продукты – хоть ту же муку или зерно – на рынке. Теперь распределение зерна из запасов крепости было строго лимитировано, сотник отдал на этот счёт должные распоряжения. Вообще он толковый командир. Довольно быстро пресёк панику среди гражданских, возникшую было в Бейши после того, как подстрелили лазутчика, а гарнизон подняли по тревоге. Быстренько подпряг мужское население городка тянуть армейскую лямку. Времени на подготовку оставалось немного, но начальная военная подготовка в империи Тан вообще входила в тот минимум, которому полагалось обучать мальчиков любого сословия. Владению оружием обучали даже рабов и зависимых должников. При этом становилось малопонятным, каким образом армия Поднебесной временами терпела фантастические по тупости поражения. Снова вспоминалась гниющая с головы рыба. Но в Бейши с этим как раз был полный порядок.

Тем не менее давящее ощущение приближающейся опасности, ранее терзавшее одну Яну, охватило почти всё мирное население городка. Беспокоились даже кидани Елюя, кое-как разместившиеся на пустыре, предназначавшемся на будущий год под застройку. Естественно, вместе со взрослыми переживали и дети. Ваня поделился новостью, услышанной от своего нового друга – Мэргэна: мол, хан Елюй принял окончательное решение уйти за стены после того, как у него в юрте побывал тайный посланец от Ванчжуна, и того посланца вытолкали взашей. Вот и думай, к добру это или к худу. Но в одном супруги Ли были уверены теперь абсолютно.

– Он идёт за пушками.

– За пушками, и за теми, кто способен делать порох и заряды, за теми, кто может с пушками управиться, – уточнил Юншань.

Детей уложили спать, молчаливый Фэнь лёг у порога с мечом под рукой, а его матушка перенесла свой тюфяк в комнату мелкоты. Супруги же заперлись в спальне, но сон не шёл к ним.

– Мятежник думает, что это наш сотник, – вздохнула Яна. – И при нём те два чиновника. Вот кто сейчас знает о пушках намного больше меня. Нас же, если он возьмёт Бейши, просто зарежут.

Она сказала это так спокойно, что Юншань удивился.

– Уже вторая ночь, как тебя не посещает тот кошмар, – произнёс он, положив ладонь на уже наметившийся живот жены. – Ты больше не боишься?

– Страх имеет смысл, когда есть шанс избежать опасности, – усмехнулась супруга. – Сейчас бояться бессмысленно… Вот за малышню боюсь. Умирать, конечно же, тоже не хочется, особенно сейчас. Но когда есть возможность отбиться, нужен вовсе не страх.

– Да. Теперь нужно мужество. Но ты…

– Что – я, любимый?

– От тебя этого никто не требует.

– Никто, кроме моей совести.

– Ты не должна…

– Должна, любимый. Тебе, детям, нашим соседям, сотнику… Я всем вам задолжала целую жизнь. Теперь приходит время отдать хотя бы часть этого долга.

– Ты не должна дразнить смерть, когда это не обязательно, – Юншань всё же закончил прерванную фразу. – Сначала подумай о том, кто тебе сам задолжал жизнь, – и он снова коснулся её живота. – А потом разберёмся насчёт твоих долгов. Один из которых, кстати – беречь детей.

– Я могу не только кашу варить.

– Знаю. Но пока положение не настолько безнадёжно, чтобы ты вставала в строй, – супруг усмехнулся. Надо полагать, пошутил. – Спи, жёнушка. Может, это последняя спокойная ночь… перед осадой.

Юншаню и раньше нравилось думать, что его жена не такая, как все ханьские женщины, хотя он крайне редко это показывал дома и почти никогда – за порогом оного. Но сейчас был как раз тот случай, когда не грех немножко погордиться, что не ошибся в выборе. Только сегодня он наслушался от кузнецов, как их жёны и дочери, заслышавшие о приближении мятежников, от страха потеряли всякую волю к жизни. Нет, если вдруг случится большая беда, и воины Ванчжуна ворвутся в городок, они попытаются разбежаться, спрятаться или закрыть собой детей. Но – в последний момент. А до того будут сидеть по домам в оцепенении и молиться предкам. Его жена никогда так не сделает. Она уже проела плешь сотнику, умоляя приставить её хоть к какому-нибудь полезному делу, и тот поначалу рявкнул на неё: мол, побереги голову, женщина, иди домой. Но настырная Янь заявила, что для женщины её рода сидеть дома во время большой беды и быть обузой – величайший позор. Да, она не сможет сейчас встать к наковальне, но может хотя бы варить кашу для солдат. Если понадобится, всех кузнечих приведёт и заставит помогать хотя бы в этом, освободив мужчин-поваров. Сотник пообещал подумать над этим вопросом. Однако какова женщина! Ни одной её соседке такого и в голову бы не пришло: женщины хань испокон веку не должны были видеть дальше своей улицы, а их интересы и вовсе ограничивались забором вокруг дома. Редкие исключения лишь подтверждали правило. Но его жена – не хань.