Борис Громов - Терской фронт (сборник)

– А куда ж деваться? – ухмыляюсь я. – Можно подумать, что, если скажу «нет», что-то изменится. Забирай!

Одним словом, долгий рассказ вышел. Когда я до момента нашей эвакуации на самолете дошел, за окном уже не то что сумерки, самая натуральная ночная темнота сгустилась.

– Да уж, блин, повезло тебе со старым знакомым! – резюмировал Игорь. – Ты, Миша, похоже, не просто в рубашке – ты сразу в бронежилете родился.

– Угу, – согласно киваю я, – и в «Алтыне»… Слушайте, ну, может, хватит меня уже мариновать тут, а?!

– Да чего ты вертишься, как на иголках? Спешишь, что ли, куда-то? – недоуменно смотрит на меня Исмагилов.

– Подколоть, что ли, решил?! – вскипаю я. – Девушку я свою увидеть хочу! Вы ж, блин, храпоидолы, на секретности повернутые, ей небось и не сказали, что я живой?

– Уж совсем за уродов не держи! – явно обиделся Игорь. – Сразу же сказал, как только Олег мне о вашем разговоре сообщил. Только на всякий случай не стал говорить, когда именно ты вернешься. Сказал просто – скоро. Кстати, она дежурит сегодня…

– И ты молчал!!! – вскакиваю я. – Ну, Игорек, вот такого свинства я от тебя не ожидал!!! Идите-ка вы, господа офицеры, со своими докладами и отчетами!.. Лесом!!!

Чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице вниз и тихонечко стучусь в металлическую дверь пункта связи. Подсвечиваемый изнутри смотровой глазок на мгновение меркнет, а потом с той стороны раздается громкий всхлип и дверь распахивается. Все слова вдруг куда-то запропастились, я просто стою как статуя и смотрю в ее наполненные слезами васильковые глаза…

Бум! Ой, блин, что это было?! Бум! Бум!!! Вот, елки-палки, а вроде и не скажешь по ней, что рука такая тяжелая – под ударами маленьких кулачков грудная клетка гудит, будто пустая бочка. А Настя, ткнувшись мне лбом куда-то в область солнечного сплетения, продолжает молотить мне по грудине, словно по какому-то негритянскому тамтаму.

– Что ж ты творишь, гад?! Да ты знаешь, что я тут пережила?! Приезжают, говорят – пропал без вести. Водитель убит, а о тебе – ни слуху ни духу! Да я тут чуть с ума не сошла!!!

Так, все, хватит! Порезвились – и будя! Ты, солнышко мое, не дембель, я – не дух, так что хватит мою «фанеру» на прочность испытывать. Ловлю ее руки и прижимаю к себе. Настя еще какое-то время вырывается, а потом теснее прижимается к моей груди и, зарывшись лицом в куртку «горки», плачет. Так мы и стоим на пороге. Сколько – понятия не имею, может – пару минут, а может – часов. Наконец она поднимает на меня взгляд:

– Ну, и что ты стоишь столбом, скотина бесчувственная? Поцелуй меня!

Даже и не знаю, чем бы все у нас могло закончиться, если бы прямо у меня за спиной не послышалось вежливое, но этакое… что называется, со значением, покашливание Игоря.

Настя вскидывается и, тихонечко ойкнув, смахивая на ходу слезы, исчезает за звонко хлопнувшей дверью.

– Так, все, Ромео, – за грубоватым тоном Костылев явно пытается скрыть свое смущение, – давай, заканчивай свои лямур-тужуры и дуй ко мне в кабинет, отчет писать.

– Слушай, Игорь, хорош зверовать, а! Я еле на ногах стою: перенервничал, не выспался, с вами, вон, полдня языком молотил… Может, я спать пойду? А отчет – завтра…

– Ну, наглец! Значит, как к девушке – так летит по коридору курьерским поездом, информационные щиты со стен походя снося! Кстати, на будущее – аккуратнее, хорошо не застекленный сковырнул, а то пришлось бы еще и осколки с пола подметать… А как отчеты писать – так он устал, аж на ногах не стоит. Ладно, давай, дуй до дому, но с утра чтобы был как штык!

– Договорились, – согласно киваю я и направляюсь к выходу.

Да, похоже, будить Кузьму посреди ночи становится у меня недоброй традицией.

– Чего там?! – слышу я из-за дверей «Псарни» его недовольный бас.

– Чего-чего, живу я тут!

Внутри на мгновение становится тихо. Зато потом дверь будто с петель срывает. Нет, если еще и Четверть с кулаками и слезами полезет, моя нежная, несложившаяся психика этого точно не вынесет! Пронесло, Кузьма просто молча стискивает в своей лопатообразной клешне мою ладонь и радостно улыбается.

– Живой, чертяка! А то тут тебя уже кое-кто похоронил заочно!

– Не дождетесь, – отвечаю я, массируя пальцы правой руки и пытаясь отлепить их один от другого.

– Где ж тебя, негодяя, носило?

– Долгая история, Кузьма. Долгая, сложная и, похоже, теперь еще и секретная. Так что не обижайся – рассказать ничего не могу. Колонна-то, кстати, отбилась?

– Отбилась. С потерями, правда, но парни, что там были, говорят – в какой-то момент у «духов» напор вдруг ослаб. То молотили, как черти, по всему, что шевелится, – головы не поднять, а потом враз поутихло. Нет, стреляли еще, но уже и не так густо, и не так точно.

Понятно, похоже, после того как мамелюки с моей тушкой на плече покинули поле боя, боевой задор нохчей из непримиримых тейпов резко поугас. Ну, да, когда в разгар боя союзник вдруг сваливает, не объяснив причины, много всякого в голове зашебуршиться может.

– А чего хоть везли той колонной такого?

– Да бог его знает, – пожимает могучими плечами Четверть. – Парни не говорили, я не спрашивал. Сам служил, что такое военная тайна – в курсе. Слушай, а чего мы на пороге-то стоим? Далеко не май на дворе! Заходи давай, я чайку сгоношу…

– Нет, спасибо, чай у меня скоро из ушей польется. Весь день в комендатуре чаевничал, пока перед отцами-командирами отчитывался.

– Ну, тогда, – Кузьма с хитрым выражением лица заговорщицки подмигивает мне и легонько щелкает указательным пальцем по горлу, – по маленькой? За возвращение?

– Ну, если только совсем по маленькой…

– Да не вопрос, я твое отношение к водке знаю. Просто пивом такие дела не обмывают… А мы сейчас и колбаски на закусь порежем…

По ходу этого недолгого монолога Четверть успел снять с барной полки бутылку хорошей водки, плеснуть граммов по сто в два высоких стакана и даже начал крупными кусками резать кольцо домашней, похожей на «Краковскую», колбасы. И в этот ответственнейший момент в бар заглядывает заспанная, одетая в одну ночную рубашку и закутанная в пуховый платок Зина.

– О, Миша! – глаза ее от неожиданности широко открываются. – Ну, слава богу!!! А я так пере…

В этот момент взгляд ее фокусируется на деловито стругающем колбасу супруге.

– Вот кто бы сомневался, а! Тебе только бы повод найти, а уж нажраться – это с превеликим удовольствием!

– Да ладно тебе, Зинуль, – примиряющее разводит руками Кузьма. – Мы буквально по пять капель. Чисто символически. За счастливое возвращение.

– Ладно, если за возвращение, то и мне капни немножко.

– Кстати, Кузьма, вы меня из номера-то не выселили еще? – интересуюсь я, закусывая водку кружочком колбасы.

– Ты чего, Миш? У нас так не принято, – хозяин «Псарни», похоже, даже слегка обиделся на такое предположение. – Если тела не видел никто, то и комнату за человеком держим, пока срок оплаты не истечет, и вещи его храним месяца три, не меньше. А то всякое бывает. Сейчас-то, конечно, реже, а вот в мои годы… Короче, ты далеко не первый, кто вот так возвращается. Да и Толик твой тут себя могучим копытом в волосатую грудь молотил, мол, плохо вы Мишу знаете. Мол, вернется, да еще и с прибытком.