Пирс Браун - Золотой Сын

– Следи за своей речью, медный! – высокомерно отдергиваю руку я.

– Монсеньор, не делайте этого! – умоляет меня он, и в его жадных глазенках блестят слезы. – Выработки моей шахты снизились, но она все равно приносит прибыль и выполняет свою функцию! Мы – пример того, как можно выстоять во время урагана!

– Значит, ты мнишь себя их спасителем, – насмешливо говорю я.

– Наши алые – хорошие шахтеры! Лучшие в мире! Поэтому они так бесчинствуют! Но сейчас они уже успокоились! Я увеличил их рационы алкоголя и повысил дозу феромонов в вентиляционной системе! Теперь они размножаются будто кролики! А еще мои гамма-заводы снабжают их модифицированным оборудованием и картами, и теперь все думают, что шахты истощены, боятся, что не смогут выполнить норму! Потом мы починим их оборудование, и у них снова появится надежда! К тому же я могу сказать им, что терраформирование завершено, что через десять лет начнется переселение и с Земли к нам уже направляются первые мигранты! Есть множество вариантов, кроме карантина!

Наблюдаю, как он без умолку тараторит, а потом обессиленно умолкает, словно выжатый лимон. В нем говорит тщеславие или же ему действительно небезразлична судьба алых? Он выдержал экзамен, посеял во мне сомнение. Возможно, в каком-то смысле, пусть и довольно извращенном, он заботится об алых. Еще одно чудовище из моего прошлого обрело какие-то человеческие черты под натиском Сообщества.

– Пока что твоей шахте ничего не угрожает. Хорошенько заботься о своей рабочей силе. С сегодняшнего дня их рационы должны увеличиться. Мне нужны сытые и довольные рабочие! Необходимый провиант и алкоголь заберешь с моего корабля. Устрой алым пир!

– Пир? Но, монсеньор, почему…

– Потому что я так сказал.

Сижу в одиночестве у панорамного окна, наблюдаю, как у моих ног начинается празднество. Тысячи алых пьют и едят, молодежь танцует вокруг шестов под «Балладу о старине Хикори». Столы ломятся от яств и напитков, которые алые не пробовали никогда в жизни. Они смеются и пляшут, а я не чувствую в себе ни капли радости. На что они смогут опереться, когда Сыны Ареса раскроют им глаза на чудовищный обман, в котором они живут сотни лет? Их маленькая вселенная рухнет в одночасье, и они окажутся потерянными в этом огромном мире, а потом поддадутся его тлетворному влиянию. Как это случилось со мной.

Повсюду знакомые лица. Мальчики, с которыми я играл в детстве, повзрослели, девочки, с которыми я когда-то целовался, теперь стали мамами… А вот мои племянники и племянницы и даже мой родной брат Киран! Хорошо, что никто не видит, как я плачу, глядя на них.

Какой-то парень целует девушку в щеку и начинает кружить ее в танце. Мне уже никогда не стать таким, как он. Невинность юности потеряна навсегда. Алые никогда не будут считать меня своим, какое бы будущее я им ни посулил. Я не герой-завоеватель, а неизбежное зло. Мне нет здесь места, но и уйти отсюда я не могу. Мне нужно многое сказать, наконец сорвать покров тайны.

– А ты все пытаешься создать культ личности? – с этими словами в зал входит Мустанг.

Она стоит в дверях, прислонившись к металлической опоре. Волосы убраны в хвост, на ней форма политика с высоким воротом, но верхние пуговицы расстегнуты.

– Наверное, стоит заказать пару памятников, как думаешь?

– Рагнар пугает местных серых.

– Вот и хорошо!

– Ты так не любишь серых, – смеется Мустанг. – Чем они так провинились? – спрашивает она, проводя рукой по моим волосам и присаживаясь на подлокотник кресла.

– Они слишком послушные.

– Ах, так вот почему тебе нравлюсь я, – дразнит меня она, слегка царапая меня ногтями. – Памятники – плохая идея. Героя слишком легко скомпрометировать. Какие-нибудь вандалы от нечего делать приделают тебе усы или, того хуже, груди! Рискованная это затея!

– Да бывает и хуже…

– Хуже усов? Вряд ли! Даксо пытается отрастить усы, ты в курсе? Не знаю, всерьез или это очередная шутка! – беззаботно смеется Мустанг, присаживаясь на стул рядом со мной. – Бог с ним, его сестры сами разберутся! Отвратительное место, – произносит она, глядя на шахту и Котелок. – Я написала поправку к закону, которую реформаторы попытаются провести через совет. Тогда департаменту энергетики придется сложить с себя полномочия, Бюро стандартов подвергнется реструктуризации, и эта скотобойня наконец изменится! Ты видел, какие у них магазины? Запасов еды хватит лет на семь, но они все время заказывают дополнительные поставки! Просмотрела отчетность – все ясно! Мэры шахт просто снимают сливки, скорее всего, перепродают продукты на черный рынок. Кто на них обращает внимание, на этих медных! Наверняка подмазали кого-то из серебряных или золотых и теперь спокойно обстряпывают свои делишки! А тут люди недоедают! Сплошная коррупция! – Виргиния морщит нос, отколупывая кусочек краски от стула. – Зачем мы сюда прилетели? – внезапно посерьезнев, спрашивает она. – Что-то случилось с моим братом?

– Это шахта, где та девушка спела запретную песнь, – помолчав, говорю я.

– Бедные люди…

Она смотрит на них широко распахнутыми глазами, а потом оборачивается ко мне, терпеливо ожидая продолжения, но я не могу подобрать нужные слова, могу лишь показать.

– Пойдем, – беру я Виргинию за руку и встаю.

Никогда еще мне не было так страшно.

По ночам в Ликосе темно, хоть глаза выколи. Освещение отключают, чтобы алые не спятили от круглосуточного дневного света. Рабочие ночной смены ткут шелка, разрабатывают шахты, но здесь, в широком тоннеле, все тихо и неподвижно, только на видеодисплее мелькают кадры старых записей терраформирования да где-то вдалеке жужжат аппараты проходчиков. Жутко потею, хотя тут прохладно.

Мустанг молча идет рядом. С тех пор как мы, надев гравиботы и плащи-невидимки, спустились в зал Общины и пошли среди заснувших прямо на столах и ступеньках эшафота пьяных, она не произнесла ни слова. Чувствую ее напряжение и пытаюсь угадать, о чем она думает.

Сердце бешено колотится в груди, когда мы входим в поселок Лямбда, где прошла моя юность. Здесь все будто стало меньше, потолки ниже. Веревочные мосты и подъемные блоки кажутся похожими на детские игрушки. Видеоэкран допотопной модели, с которого когда-то на меня смотрело лицо Октавии Луны, уже дает сбои. Мустанг озирается по сторонам и выключает плащ-невидимку. Она разглядывает мосты и дома, как будто оказалась в сказочной стране. Мне и в голову не приходило, что золотых могут заинтересовать такие простые вещи.

Поднимаюсь по каменным ступеням лестницы, ведущей в дом моего детства. Вот только теперь у меня слишком большие ступни, совсем забыл про гравиботы. Мустанг свои уже отключила и шагает за мной следом, отряхивая с рук пыль. Мы останавливаемся у тонкой железной двери перед выдолбленным в стене помещением, которое когда-то было моим домом.