Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)

Ахатин выбрался из раковины, зашевелил глазами. Видеть добычу он не мог, но безошибочно угадал направление и медленно, но неумолимо пополз в сторону вагона.

«Он чувствует мой запах. Это не глаза. Это… как же они называются? Не важно. Короче, сенсоры».

У человека появилась идея. Он нырнул в вагон, подобрал с пола пару валявшихся гаек, сунул в карман, вылез через разбитое окно на крышу. Ахатин оживился и пополз быстрее. Учуял, гад.

Гайки он завязал в узлы по краям бинта. Получился импровизированный болас. Выпрямившись во весь рост, он начал раскручивать метательное оружие над головой. Раздался характерный свист рассекаемого воздуха, ахатин вытянул сенсоры – учуял вибрацию и пополз еще быстрее.

Он метнул болас. Со свистом вращаясь, тот пролетел десять метров, отделявших вагон от гигантского слизняка, и намотался на глаза-сенсоры, туго стянув их ножки. Ахатин рефлекторно попытался втянуться в раковину – но не получилось, бинт с гайками мешал.

«Ну все, – подумал он. – Теперь дело техники».

Ахатин – ослепленный и оглушенный – прыгнул вслепую и ударился в стенку вагона. Вагон качнуло, человек едва не упал с крыши. Ахатин, наткнувшись на препятствие, пополз по вертикальной стенке вверх. Он дождался, пока над краем вагона покажется раковина, сунул туда арматурину и что было сил толкнул.

Преодолеть силу присоски гигантской улитки оказалось не так-то просто – пришлось напрячь до боли все мышцы, по спине градом катился пот, квадрицепсы взвыли от боли, протестующе захрустели колени – ахатин весил тонны две, не меньше! – но, в конце концов, удалось.

Слизень отлепился от вагона и упал раковиной вниз – беспомощный и неподвижный.

Он поудобнее перехватил арматурину и прыгнул на поверженного врага, с размаха втыкая железный прут в мягкое нутро твари. И еще. И еще.

Обезумев от ярости, он бил и бил арматуриной, пока ахатин не перестал подергиваться и издох, испустив напоследок омерзительную вонь.

Весь перемазанный слизью, он слез с гигантской улитки, кое-как оттер руки об землю, прихватил с собой металлический прут и пошел дальше, готовый убить еще десяток таких тварей.

Впервые за последний месяц он почувствовал себя живым. Не инвалидом, не пациентом – живым!

«Может, я охотник? Или… убийца?»

Больше ахатинов – равно как и ничего другого живого – ему не встретилось. Метров через сто была лестница. Он поднялся (ровно двести ступеней) и оказался перед дверью. Дверь была заперта. Он постучал арматуриной и присел на ступеньку.

Только теперь он понял, как устал. Схватка с гигантской улиткой не прошла даром – отняла все силы. «Видимо, я еще не до конца восстановился».

Он откуда-то знал – чувствовал, – что раньше, до того, что с ним случилось и о чем он не помнил, – он бы разделался с тремя ахатинами и даже не вспотел. Он точно знал, что уже убивал крымских улиток раньше. Правда, тогда у него было оружие…

Дверь скрипнула.

– Живой, – не без удивления констатировала Оксана. – Однако. Не ожидала.

Амбал тоже был тут, он смотрел на пациента со смесью уважения, удивления и отвращения.

– Ну, будем считать, что экзамен ты сдал. Командор ждет. Только тебе нельзя к нему в таком виде. Пойдем мыться.

Они провели его по коридорам-близнецам прежнего, больничного: такие же неоновые лампы, горевшие вполнакала, такие же гермодвери – и привели в душевую – громадную, рассчитанную на помывку минимум сотни людей одновременно.

Сейчас душевая пустовала.

Его наконец-то оставили в одиночестве. Он содрал с себя грязную одежду, встал под душ и долго с остервенением тер себя жесткой мочалкой, смывая пот, грязь и слизь ахатина.

Попадая на лицо, вода причиняла не боль, а странное онемение.

Закончив мыться, он с сожалением закрутил кран и вышел из душевой. Его ждал мешковатый комбинезон без опознавательных знаков и поношенные, но все еще крепкие «берцы». Арматурину забрали.

Он оделся, подошел к умывальникам. Над ними висело одно большое зеркало – не стеклянное, конечно, просто лист полированного металла.

Он посмотрел на себя – и едва не закричал от отвращения.

У него не было лица. Совсем. Кожу будто сняли скальпелем хирурга, открыв анатомическую схему лицевых мышц. Глазные яблоки, непривычно большие и круглые, вращались в глазницах. Зубы торчали из неприлично розовых голых десен. Мышцы и сухожилия ходили туда-обратно, управляя движением челюсти.

Он, наверное, пытался что-то сказать – рот открывался, точно у марионетки, но не издавал ни звука.

«У меня украли лицо! Они срезали мое лицо! Зачем?!»

Он повернулся боком. Ухо на месте. От линии уха и дальше, к затылку, начиналась обычная кожа – пергаментного оттенка, натянутая, как барабан, на бугристый череп. На границе между обнаженной плотью и кожей желтели следы химических ожогов.

«Вот оно что! Я попал в аварию. Какую-то катастрофу. Получил кислотой в лицо. Хорошо хоть глаза уцелели. А легионеры меня спасли. Почти. Не смогли восстановить внешний облик, но сохранили функционал лицевых мышц.

Как там говорила Оксана? Потрясающие способности к регенерации? Видимо, на отращивание нового лица даже моих мутантских способностей к восстановлению не хватило.

Боже, ну я и урод…»

– Ну что? – спросила Оксана из-за двери. – Закончил собой любоваться? Пойдем, тебя ждет Командор.

Он быстро оделся, стараясь не смотреть в зеркало, и вышел из душевой. Оксана и немой амбал ждали его у выхода.

– Спасибо, – сказал он.

– За что? – удивилась Оксана. – За ахатина? Он троих испытуемых до тебя сожрал, так что можешь не благодарить. Где мы теперь нового возьмем, ума не приложу…

– За жизнь, – сказал он. – За то, что не убили меня сразу. За то, что лечили. Спасибо.

– Рано благодарить, – неожиданно заговорил амбал. Голос у него оказался низкий, гудящий, как мотор самолета.

«Откуда я знаю, как гудит мотор самолета? – спросил он себя. – Я летал? Видел это своими глазами?

Нет, не помню…»

– Твоя жизнь, – продолжал амбал, – отныне тебе не принадлежит. Твоя жизнь теперь во власти Легиона. Сохранить ее или нет – решит Командор. Убив подземную тварь, ты всего лишь заслужил право с ним увидеться. Пойдем.

Они двинулись по коридору, вошли в еще один лифт, поменьше прежнего, и поехали – на этот раз вверх.

Ехали недолго. Лифт остановился, дверь открылась.

– Тебе налево, – сказала Оксана. – Мы подождем здесь. Не забудь постучаться и вытереть ноги.

Он вышел из лифта, повернул налево и сразу уперся носом в дверь. Самую обычную – деревянную, обитую дерматином, в заклепочку. Банальная такая конторская дверь. Круглая латунная ручка.

Он взялся за ручку и повернул. Дверь открылась без скрипа.

За дверью оказался еще один коридор – не брутально-подземный, с бетонными стенами и тяжелыми гермолюками, а какой-то… жилой, что ли. Нет, стены тоже были бетонные, но – криво обклеенные обоями в цветочек (там, где бетон отсырел, на обоях проступали серые волдыри), с кособокой тумбочкой и древней, рассохшейся вешалкой для одежды.