Юрий Корчевский - Вещий. Разведка боем

При таком вопросе расскажу о схватке с татарами и освобождении наших пленных; свидетелей помню, только далеко они, в Муроме. Есть еще неувязки – как ушел из крепости и как появился вновь? Ага, в ответ – про подземный ход. Не хотелось бы называть Елену, да придется. Обычно такие секреты – тайна за семью печатями, и знают о тоннеле только строители, коих уже и в живых за давностью лет нет, воевода, посадчий и еще пара доверенных лиц. В их число я не вхожу.

И самое для меня неприятное – воевода как-то уж очень оживился при имени Юрий. Не проглядывает ли здесь рука князя Овчины-Телепнева?

Мои размышления прервали самым наглым образом. Возле меня стояли двое мужиков с разбойничьими харями. Один толкнул меня ногой:

– Сымай броню, тебе она не нужна.

– Сниму, когда сам захочу.

– Гля, Митяй, он не хочет. – Мужик откуда-то из рукава выхватил нож. Дожидаться удара я не стал и каблуком из положения сидя врезал ему по колену. Мужик отлетел кубарем, уронив нож. Второму я запустил кистенем в голову. Разбойник рухнул как подкошенный.

Подобрав нож разбойника, я поднялся. Отлетевший в угол держался за колено и причитал:

– Ой, убивец, калекой сделал!

Я сплюнул и отвернулся. Подросток у входа крикнул:

– Сзади! – Я мгновенно повернулся, и бросившийся на меня мужик наткнулся на свой нож – случайно. И еще два раза – уже не случайно.

Обитатели поруба уставились на меня. Не успел обжиться, а уже два трупа. Подросток заколотил кулаком в дверь:

– Помогите, убивают!

Через некоторое время дверь открылась, заглянул страж. Прикрывая рукой рот, зевая так, что были видны все зубы, страж спросил:

– Чаво?

– Вот этот – обоих живота лишил.

– Да пусть бы он вас тут всех живота лишил, гниды. Все равно завтра суд, и вас вздернут, так хоть возни меньше. – Страж ткнул в меня рукой: – Ты убил, ты и тащи. – Я взялся за ноги первого убитого, потащил из поруба. – Здесь бросай, тащи второго.

Когда я притащил второго, страж деловито вытащил нож из тела, обтер об одежду трупа:

– В порубе не положено иметь, – и сунул себе за пояс. Оглянулся и вложил мне в руку узелок. Я развернул тряпицу – кусок хлеба и сало.

– Спасибо. Кто принес?

– Баба какая-то, молодая. А мне – что, жалко, что ли? Город вас все равно кормить не будет.

Я вернулся в камеру, дверь за мной захлопнулась. Сев на солому, развернул тряпицу, медленно, не спеша, хорошо прожевывая, съел хлеб и сало. Делиться с гнидами не стал – не заслужили.

В тюрьмах и впрямь не кормили, спасали заключенных родственники, приносящие еду, или богатые соседи по камере, делившиеся передачкой. Долго в тюрьме не сидели, суд был скорый. Доказана вина – плати штраф, или, если виновен в тяжелом преступлении, – определяли рабом на галеры, или – прямиком на виселицу, а если вину не доказали – свободен. Не должно городу человека в тюрьме годами гноить, неразумно. Не виновен – трудись, корми семью сам, нечего нищету плодить.

Как же Лена еду достала? Дом сгорел, денег нет, самой есть нечего… Думаю – сейчас ей и обратиться не к кому. Кто меня знал – наверняка отвернулись. Вот попал так попал. И в чем моя вина? Что себя не жалел города для? Сгоряча ведь и вздернуть могут – самой позорной для воина казнью.

Я решил подождать дознания или суда. Коли истина вскроется – меня освободят, а если присудят к смерти – сбегу. Ну его к черту, этот «гостеприимный» город.

Я оглядел камеру. Люди, на которых падал мой взгляд, боязливо отворачивались. Похоже – эти двое, коих я жизни лишил, были здесь за главных, а тут заявился еще один, который оказался круче. Плохо, если усну, а они мне – ножом по шее. При аресте не обыскивали; с меня сняли пояс с саблей и ножом, а про кистень в рукаве никто и не подумал. Думаю, и остальных не досматривали.

Чтобы себя обезопасить от сюрпризов, я приказал всем построиться, обыскал каждого. Сидевшие в узилище поняли досмотр по-своему – отдавали мне кольца, деньги. Для них было непонятно – почему я им все это сразу и возвращаю.

Я нашел пару кастетов и один нож. Выбросил все это через решетку. Хоть спать спокойнее буду. Никто не оспаривал, все сидели молча. Видимо, меня боялись. Ну и пусть, начхать. Меньше приставать будут, наглядный урок на глазах произошел.

А пока надо выспаться, завтра трезвая голова нужна. Я улегся на солому и уснул.

Утром загремела дверь, внесли ведро с водой и кружку. Узники напились, а ближе к полдню всех увели из поруба. Всех, кроме меня.

Почему меня не отвели на суд? Мучила неизвестность, я беспокоился за Лену. Толпа неуправляема, сочтут за полюбовницу лазутчика татарского – запросто забьют камнями.

Видимо, суд закончился, дошла очередь до меня.

Заскрипела дверь, заглянул дружинник:

– Выходи!

Во дворе бросилась в глаза виселица. Свежая, из ошкуренных бревен – вчера ее еще не было. А на ней – мои сокамерники болтаются в веревочных петлях. По спине пробежал холодок. Но меня вели не на суд, а в избу воеводы.

Войдя, я поздоровался. Никто не ответил. Плохой признак. За столом сидел воевода, рядом толпились знакомые и незнакомые мне люди. Мужик из вчерашней толпы подтвердил, что стрелял в меня и был я в татарском халате и шлеме. И в достоверность своих слов перекрестился и поцеловал крест. Потом заслушали Михаила с забинтованной рукой, пушкаря Федора. Дошли до трех дней, когда меня никто не видел. Я рассказал о схватке с татарами, освобождении русских из плена, о еще одном бое, о том, как вывел людей с ушкуями Ивана Крякутного.

– И где же Иван?

– Людей и ушкуи в Муром увел, дожидается снятия осады.

– Ну что ж, подождем, когда вернется. И еще вопрос – как уходил из крепости и как возвращался?

– То секретный разговор, воевода.

– Говори, у меня от дружинников секретов нет.

– Слышал ли ты, Хабар, о ходе тайном?

Воевода выпучил глаза.

– Помолчи! Все – вон из избы.

Дождавшись, пока все выйдут, спросил:

– Откуда про ход знаешь?

– Невеста моя, Лена – она рассказала. Ход еще отец ее строил.

– По ходу, не зная секретов ловушек, никто пройти не сможет.

– Я-то смог – вот он, живой, перед тобой стою.

– Неужель сам догадался?

– Кое-что Елена подсказала, что-то сам: палкой впереди себя щупал, через проволоку переступал.

Воевода помолчал.

– Есть там проволока, и яма волчья с кольями есть, похоже – правду говоришь. Придется погодить тебя вешать, хотя место одно на виселице оставили. Жду седьмицу; не появится Иван, не подтвердит слова твои – быть тебе повешенным. Эй, дружина, в поруб его!

Меня увели. Что ж, не повесили сегодня – уже хорошо, есть время самому какие-то шаги предпринять.

В порубе я был один, никто не мешал. Улегшись на солому, стал размышлять. Сейчас мне могут помочь Иван и женщины, которых я вызволил из татарского плена. Такое количество свидетелей никому не опровергнуть. Только далеко Иван, и еще – по прибытии в Нижний женщины с ушкуев разойдутся по родным местам – в деревни, в город. Пойди собери их потом. Единственное – попробовать ночью войти в сон к Ивану, внушив ему, чтобы он как можно быстрее в Нижний возвращался.