Ринат Таштабанов - Обратный отсчет

Сижу в машине. Волкособ не двигается с места. Смотрит на меня. Проходит пять минут, десять, пятнадцать. Ожидание выматывает. Я замерзаю. Меня бьет частая дрожь. Зная, к чему это может привести, я помимо воли закрываю глаза. В голове роятся тысячи мыслей, возникают образы утерянного мира, голоса людей, яркие краски сменяются черно-серыми пейзажами Подольска, густо усеянного костяками мертвецов. Трупы, завернутые в пластиковые мешки, лежат вдоль стен коридора Убежища.

Лысые головы, лишенные бровей и ресниц, изможденные лица страдающих от лучевой болезни. Изъязвленная кожа. Хрупкие, невесомые тела умирающих от голода. Мне тогда было лет восемнадцать, а жизненного опыта – на все пятьдесят. Я навсегда запомнил взгляды укрываемых, полные боли и мольбы, когда мы, чистильщики, поднимаясь на поверхность, слышали вслед: «Еды! Нам нужна еда! Слышите, вы!»

Именно тогда появились первые случаи каннибализма. Все началось наверху, в больничных корпусах, которые по приказу Колесникова были переделаны в подобие укрывища – места, куда можно сплавить больных, и где они могут подохнуть, не занимая места в Убежище. Там пропадали люди, родители забивали малолетних детей. И все чаще мы обнаруживали в домах рядом с «ПГКБ» схроны, забитые свежим мясом…

Тогда в нас что-то надломилось. Кто хоть раз видел мужика, сидящего на корточках в углу с куском человечины в руках, тот изменился навсегда. В свете фонарей и факелов бегающие из стороны в сторону глаза людоеда лихорадочно блестят. И даже когда мы ударами прикладов валим его на цемент, а затем еще долго бьем ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, даже тогда он пытается ухватить вывалянную в грязи плоть и засунуть ее в разбитый рот.

Жалости нет, она умерла вместе с той – прошлой, размеренной, сытой жизнью хомячков, привыкших, что еда появляется из супермаркета.

– Жалости нет, – шепчу я, вспоминая минувшее. Холодный ветер уносит слова вдаль. Мрачные глыбы завалов видятся мне могильными курганами, где археологи будущего (я смеюсь, думая об этом!), может быть, откопают остатки нашей цивилизации.

Людоедов мы без лишних разговоров ставили к стенке. Действовал прямой приказ Бати. В голове до сих пор звучит отрывистая команда старшего нашей группы – Винта: «Прицел. Готовьсь. Огонь!»

Точно кто-то со стороны дергает меня за руку и жмет на спуск. Не могу точно вспомнить, но, кажется, те убийства дались мне легко. Одно дело видеть в прицел Трехи человека, различать его глаза и нажимать на спуск, даже если он враг. И совсем другое – когда перед тобой сидит настоящая тварь, которая час назад забила и расчленила маленькую девочку. Это уже не человек. Жалости нет. Гулкие звуки выстрелов эхом разносятся по двору. Стены, изрешеченные пулями, бурые потеки на мерзлой земле, и тела. Мы сами создали каннибалов. Я теперь в этом почти не сомневаюсь. Выкинув из Убежища, как нам казалось, самых слабых и бесполезных, мы просеяли через сито естественного отбора самую грязь человеческой породы. Тех, кто не остановится ни перед чем, чтобы выжить, даже перед убийством невинных. Если бы повернуть все вспять, отмотать пленку времени назад, может, и не было бы их – потрошителей? Не знаю. Кто вправе решать, кому суждено жить, а кому умирать? Ответьте, вы, чьи тонкие, точно обтянутые серым пергаментом руки, дрожа, тянутся ко мне из потустороннего ничто, норовя закрыть глаза…

Вздрогнув, я с трудом разлепляю веки и вижу через лобовое стекло волкособа. Он стоит метрах в пяти от машины.

– Теперь мы одно целое? – спрашиваю я. – Что, так и будешь пасти меня, пока я не сдохну тут от холода?

Неожиданно зверь шумно принюхивается, втягивая морозный воздух и выдыхая теплые клубы. Внимательно глядя на меня он, подняв морду, долго и протяжно воет.

«Словно поминает, – мелькает у меня в голове. – К чему это он, интересно?»

Я чуть приоткрываю дверь, так, чтобы можно было высунуть голову наружу, и к своему ужасу понимаю, что откуда-то из-под земли доносится неразборчивое бормотание. Кровь тугими толчками стучит у меня в висках.

«Не поминай лихо, пока оно тихо… Вот и пожаловали по мою душу каннибалы».

Первая мысль – выскочить из машины и рвануть сломя голову, но я лишь ухмыляюсь, проклиная прокушенную ногу. Далеко ли я убегу? Смотрю на волкособа.

– Ну что, загонщик хренов, навел на меня каннибалов, доволен?! – мой крик уносит ветер.

«Когда-то они были людьми, они и сейчас люди, но другие… – Хирург дрожащими пальцами подносит сладковато дымящую самокрутку к губам. Смежив веки, он глубоко затягивается и, выпуская кольца терпко пахнущего дыма, едва слышно продолжает: – Истинные дети ночи. Наверное, это естественный отбор, и мы обречены. Быть может, они – наша следующая эволюционная ветвь, а?»

Решив рискнуть, я выхожу из автомобиля и направляюсь в сторону завода. Волкособ следит за мной, но с места не двигается. В этот момент я замечаю, что недалеко от меня приподнимается пласт снега. Я ныряю в сугроб. Слышится характерный лязг железа о бетон. Пробив слой снега, выпрастывается рука, сжимающая остро заточенный арматурный прут.

Расширяя образовавшуюся щель, каннибал рывком отбрасывает примерзшую канализационную крышку в сторону и протискивается наружу.

– Один выстрел – один труп, – шепчу я, прицеливаясь.

Каннибал, замотанный в какое-то рванье, издает гортанный крик, в котором мне послышалось слово: «Мясо!..». Он пялится на меня через линзы противогаза и мгновение спустя получает прямо в лоб девять граммов свинца. Его голова дергается назад, пуля проходит навылет, снег окрашивается красным. Каннибал падает в колодец.

В этот момент кто-то вдалеке пронзительно свистит. Волкособ, поставив уши торчком, поворачивает морду на звук и растворяется в ночи.

«Хотел бы я знать, кто тебя выдрессировал, но явно не эти уроды», – думаю я.

Секунду спустя морозный воздух наполняется душераздирающими криками из подземелья. Сквозь шум ветра в них с трудом угадываются слова:

– Тут!..

– Он здесь!..

– Сюда…

Вслед за первым уродом из колодца показывается второй. Действуя осторожнее, чем собрат, каннибал, не показывая головы и выбросив только руку, резким движением кисти метает нож в то место, где я только что был, и тут же ныряет вниз. Но недаром меня прозвали Тень. Тварь не учла снайперского опыта: засветился – меняй позицию. Заранее отползя на пару метров правее люка, я уже выцеливаю его.

Жду. Каннибал, потеряв терпение, медленно высовывается до половины корпуса. Жму на спусковой крючок. Одеревеневшая рука не слушается меня. Дергается. Выстрел эхом разносится по улице. Я промахиваюсь – пуля сносит каннибалу лишь ухо. Бешено молотя руками по снегу, он оборачивает ко мне залитое кровью и покрытое язвами лицо. Или морду? За респиратором сразу не разберешь. Людоед кричит: