Вадим Панов - Зандр

Талант – это желание работать, когда получается, а если не получается, талант учит чувствовать не ярость или злость, а радость и азарт: ведь если не получается, то становится ещё интереснее! Каждая загадка – упоительна. Каждая вызывает всплеск эмоций. Каждая хороша. Талант любит преодолевать трудности и умеет не замечать такие препятствия, которые иному покажутся непреодолимыми.

Он требует самоотдачи, но способен завести так высоко, как не снилось даже птицам.

А Лаура была талантлива. И радовалась каждому мгновению жизни.

В двадцать девять лет – ведущий вирусолог транснациональной фармакологической корпорации, одной из трёх мощнейших фирм, поделивших планетарный рынок. И при этом – высочайший авторитет в научном мире, на чьи редкие лекции ломятся доктора наук. В двадцать девять лет – уже.

Академики говорят о ней с восхищением, научные журналы выстраиваются в очередь за нечастыми статьями, готовы перегрызть друг другу горло за них. Нобелевская премия – в двадцать семь. Не за «совокупность заслуг за последние сорок лет», как это практиковалось всё предыдущее столетие, а за конкретный прорыв в вирусологии. Заслуженно.

К двадцати девяти годам Лаура достигла вершины профессии и продолжила уверенное движение вперёд.

Талант и пытливый ум не позволили остановиться и почить на лаврах.

Научный центр в горах. Практически – собственный. Неограниченные расходы на исследования. Корпорация и государство содержали её центр на паях: корпорации требовались проекты, обеспечивающие прибыль, государство подкидывало задачки в интересах военных, и то и другое Лаура решала с лёгкостью. Исполняла годовой план за пару-тройку месяцев, а затем переключалась на те исследования, которые считала интересными.

Её никто не контролировал.

Она всегда получала всё, что хотела.

Она была талантлива.

Она была счастлива.

Время Света ударило по всей цивилизации, уничтожив людей, поселения, промышленность, сам мир, в конце концов, и, разумеется, коммуникации.

Сеть легла, а те обрывки, что существуют сейчас, ни по возможностям, ни по охвату не являются даже бледной тенью той мощной паутины, которая опутывала планету раньше. Погиб транспорт, дороги, обычные и железные, порты и аэропорты – рухнуло всё. Континенты и даже части одной страны оказались разъединёнными. Сто километров превратились в непреодолимое препятствие. Тысяча – в фантастическую цель.

На какое-то время вообще всё замерло – весь мир, – и каждый выживал, как мог, не особенно беспокоясь даже о том, что творится в соседних областях, однако постепенно люди вновь потянулись друг к другу. Видимо, по привычке. Не желая сидеть на месте.

Начала развиваться торговля, поскольку натуральное хозяйство не закрывало потребности, а организовать производство всего на свете в границах разорённых областей не получалось. Сначала робко потянулись единичные машины топтунов, затем появились первые бронекараваны, запыхтели паровозы Железных Берцев, поплыли вооружённые корабли, в трюмах которых боеприпасы соседствовали с товарами – Время Света погубило многое, но не жажду наживы.

Однако авиатранспорт до сих пор оставался редкой птицей. Вертолёты, самолёты и коптеры пережили Время Света и даже начали производиться в крупнейших современных государствах, но их количество оставалось мизерным. Позволить себе летать могли далеко не все, но гостья герцога Бориса Бухнера, Дюка, могущественного повелителя ДылдаСити и окрестностей, входила в эту крайне узкую группу.

И умела произвести впечатление.

Ровно в назначенное время – встречающие едва-едва успели подойти к вертолётной площадке – послышался рёв двигателей, и из-за низких осенних туч вынырнул белый, как единорог, конвертоплан. И не простой, а ДДЛА – дальний десантный, который местные обитатели могли видеть разве что в старых фильмах. Мощный, стремительный, вызывающе красивый и прекрасно вооружённый.

Пушки, пулемёты и ракеты наглядно демонстрировали, что машина способна не только защищаться, но и нападать, однако сегодня она прибыла с миром.

На пять секунд зависла в сорока метрах, а затем медленно опустилась на площадку, завывая двигателями так, что слышно было даже в Тулене. Но Борис Бухнер не поморщился, и свита последовала примеру вожака – мужественно не позволила физиономиям скривиться от шума.

Когда же конвертоплан укрепился, Дюк, проявляя неслыханное уважение – так он встречал только зигенских и русских послов, – вышел вперёд в сопровождении одного-единственного телохранителя.

Жест оценили.

Пилоты заглушили двигатели, открылся пассажирский люк, соскользнул лёгкий трап, и на площадку неспешно спустилась женщина, над которой сразу же раскрыли огромный чёрный зонт.

На ней не было защитного комбинезона, плаща или накидки. Нет. Элегантный чёрный костюм: прямая юбка до колен, строгий жакет, белая блузка, чулки и туфли. Настоящие туфли на шпильках. Лакированные.

Очки в тонкой оправе. Безупречный макияж. Идеальная причёска и совсем немного драгоценностей белого золота: часики, кулон, серьги и два кольца с чёрными камнями.

Чёрный лак на длинных, ухоженных ногтях.

Духи.

Она была леди и потратила ровно столько, сколько дозволяет этикет – не более капельки, однако запах её духов уловили все встречающие. А может, не уловили, а вообразили, потому что никто не мог представить, чтобы такая Женщина не пользовалась духами.

Она выглядела принцессой из сказки и одним своим появлением превратила в истуканов всех, даже Дюка.

Она знала, что так будет.

На секунду остановилась у трапа, позволяя себя разглядеть и восхититься, затем медленно подошла к оторопевшему Бухнеру и негромко произнесла:

– Меня зовут Лаура Най. Вы просили о встрече.

«Я не умею производить радиотаблы, поэтому я вынужден их добывать.

Я должен их добывать, потому что радиотаблы – моя жизнь. Точнее, они – тоже моя жизнь. Мне нужен воздух, нужна пища, мне даже нужен сон, хотя я не понимаю, почему Цезарь не избавил меня от этой привычки… Наверное, хотел, чтобы я как можно больше походил на человека. Внешне. При этом приложил огромные усилия, чтобы я перестал быть человеком внутри.

Он говорил, что ставит эксперимент.

Я считаю, что он мечтал обрести статус Бога.

Сначала Цезарь хотел сделать из меня послушную машину, готовую не задумываясь выполнить любой приказ. Потом вознамерился сделать из меня неуправляемого зверя. Потом просто хотел делать мне больно – мстил за предыдущие неудачи. Потом, когда понял, что ни черта не получается и выглядит он смешно, Цезарь пожелал свести меня с ума.