Алексей Евтушенко - Бой на вылет

Август безвозвратно сгорал в наших сердцах, и ярчайшие пышные звезды заглядывали бесстыдными ночами в распахнутое настежь окно.

Мы просыпались, когда хотели — ни мне, ни Ирине не было нужды вскакивать поутру, завтракать на скорую руку и в потной тесноте общественного транспорта мчаться на работу к восьми или, там, к девяти часам. Её длинный отпуск и моё денежное безделье счастливо совпали.

Это счастье — открыть глаза поздним утром позднего лета, осторожно высвободить из-под прелестной головки любовницы затёкшую левую руку и, не вставая, нашарить на полу, возле кровати, ополовиненную с ночи бутылку хереса…

Переливается в стакане густая светлая охра хереса, тянется к потолку дымок первой — самой сладкой! — утренней сигареты, возбуждённо блестит за светлой чёлкой серый глаз Ирины.

— И я хочу, — лениво тянется она к стакану.

Сползает одеяло, открывая заинтересованному взору чудную нежную грудь с длинным и твёрдым розовым соском…

Глоток вина, пара затяжек, и мы опять полны неуёмного желания, а впереди длинный-предлинный августовский день, и полный холодильник еды.

Господи, неужели это всё происходило с нами, и проклятый угрюмый мир казался нам тогда прекрасным, свободным и полным удивительных тайн?

Да, было. Конечно же, было. Именно с нами. Именно так. Целый месяц или около того.

А затем деньги подошли к концу, лето тихо и незаметно ушло на юг, а наши отношения приобрели несвойственную им прежде сложность.

Как-то сразу, чуть ли не в один и тот же день, мы обнаружили друг в друге массу мелких, но довольно неприятных недостатков и, вместо того, чтобы плюнуть на них и забыть, наоборот, начали скрупулёзно эти самые недостатки разглядывать со всех сторон, и тыкать в них друг дружку носом. В каждый по отдельности и во все вместе разом.

Но, чёрт возьми, ведь она действительно слишком любила попусту шляться по магазинам и часами висеть на телефоне!

Почему я тогда привела его домой, до сих пор не могу понять. Сострадание к ближнему? Но, во-первых, для выполнения гуманитарного долга вполне достаточно было отвезти его в больницу, а, во-вторых, никогда я за собой особого человеколюбия не замечала.

Одиночество? Тяга к мужской ласке? Ха-ха. Полгорода друзей и знакомых. Плюс ко всему два старых любовника и один совсем новый отлично научили меня рассчитывать свои силы и возможности. И о замужестве я тогда тоже совсем не думала. То есть, на самом деле думала, конечно, как и всякая молодая и незамужняя женщина, но как-то отстраненно, абстрактно и безотносительно к себе. В общем, семью в ближайшее время я заводить не собиралась. У меня и сейчас-то её нет, семьи.

Или я просто порочна по своей натуре? И не так, как порочно большинство женщин и мужчин, а глубже, тяжелее? Ох, не знаю. На эту тему мы не раз всерьёз и подолгу беседовали с моим психоаналитиком там, в Швейцарии, но даже он — светило европейского масштаба — не смог дать ответа на этот вопрос.

Ответа, который примирил бы меня с самой собой и всем происшедшим.

Зря я, наверное, во всём этом копаюсь. Ну, пустила к себе в дом незнакомого мужчину — подумаешь! Не я первая, не я и последняя — это раз. Что сделано, то сделано (причём давно) — это два. И потом. Ведь он всё-таки был ранен! И он мне понравился. Очень понравился. Высокий, стройный. Густые пепельные волосы слиплись от крови на правом виске. Он сидел в моём любимом кресле, а я склонилась над ним, обрабатывая рану, — вот и пригодились навыки, полученные когда-то на курсах медсестёр.

Ему наверняка было больно, но он ни разу не дёрнулся, не зашипел сквозь белые свои ровные зубы. Не поморщился даже.

— Как вас хоть зовут?

— Игорь. А вас?

— Меня Ирина. Очень больно?

— Нет. Голова только немного кружится.

— Не тошнит?

— Нет.

Я вышла на кухню — поставить чайник, а когда вернулась, то обнаружила на журнальном столике бутылку армянского коньяка и два моих любимых чешских фужера, которые гость самостоятельно достал из серванта.

— Давайте выпьем, спасительница, — краем рта усмехнулся он и сразу стал похож на моего любимого американского актёра Брюса Уиллиса. — Вы действительно мне очень помогли.

Скажите, девушки, вы бы отказались выпить с Брюсом Уиллисом? Тем более что коньяк я люблю. Если он, конечно, хороший. А это был настоящий армянский коньяк.

Игорь, видимо, достал бутылку из своего объёмистого «дипломата», который стоял тут же, возле кресла.

Мы выпили.

Налил он много — по половине фужера. Я сделала один глоток, а Игорь выпил все сразу. Как воду.

— Вообще-то, после таких ударов в голову врачи употреблять спиртное категорически не рекомендуют, — заметила я.

— Чепуха, — он улыбнулся тем же краем рта. — Я отлично себя чувствую.

Его лицо утратило, пугавший меня мертвенно-бледный оттенок, в него вернулись краски. О чём-то мы говорили, говорили… Вот только о чём? Надо же, не помню совершенно.

Помню, что вёл он себя исключительно корректно. Пил и закусывал аккуратно, смеялся сдержанно, шутил уместно, вставлял, казалось бы, ничего не значащие, но какие-то весомые и нужные фразы в правильных местах.

Вот на эту его корректность, нормальность его абсолютную, что ли, я и клюнула. Или, как сейчас принято говорить, повелась.

С одной стороны мне до тошноты надоели мои недоделанные любовники из художническо-поэтической среды: вечно нищие, амбициозные, малоталантливые и закомплексованные, а с другой… С другой стороны, видимое отсутствие его сексуального интереса ко мне (а я ведь не без оснований считаю себя девушкой вполне сексуальной) подхлестнуло моё женское начало лучше всякого коньяка (прав, ох, прав был Александр Сергеевич Пушкин — великий поэт и мужчина земли русской). Я завелась и во что бы то ни стало решила затащить этого Брюса Уиллиса в постель.

Что мне, разумеется, удалось.

О-о… Он был неутомим. В ту, первую ночь, я уснула, изнемогая, лишь под утро, получив от него все, чего желала и даже сверх того.

Совершенно невероятная его мужская сила в сочетании с изысканностью и разнообразием ласк покорила меня окончательно и бесповоротно.

Я уже не принадлежала себе, не контролировала себя и почти утратила способность адекватно воспринимать окружающий мир на ближайшие три недели.

Длятся долго и скучно не лучшие времена жизни нашей.

Так бывает всегда: счастливые дни исчезают быстро, словно в детстве стаканчик мороженного, а плохие… плохие тянутся и тянутся, как медленный товарняк на железнодорожном переезде.

Нехорошая осень и мерзкая зима.

Даже Новый год — единственный мною почитаемый и любимый праздник был совершенно испорчен в какой-то полузнакомой компании, где все очень быстро надрались и разошлись парами по многочисленным комнатам громадной квартиры тешить пьяную плоть.