Артем Мичурин - Полведра студёной крови

Ну, раз уж даже Алексею-мнененравитсяэтаидея-Ткачёву пришлось по вкусу, грех не запастись рыбой в дорогу, воспользовавшись случаем.

– Эй, как там тебя, – свистнул я Урнэ, не желая показывать, что запомнил её имя с первого раза. – Поднимай своих подопечных, пусть отыщут берег и организуют нам костёр с лежанками. А сама живо к воде и ловить, пока клюёт! Красавчик, присмотри за барышнями.

– Если не будешь, – указал Ткач на мою непочатую рыбину, – я съем.

– Премного благодарен, но как-нибудь сам справлюсь. Через три часа. Если ты к тому времени не подохнешь.

– И это у меня-то паранойя? – возмутился он.

– Притупилась алкоголем. Но с ней ты мне больше нравился. В самом деле, прекращай этот похуизм. Ты мне живой нужен.

– Как приятно, – ощерился Ткач, ковыряя длинной костью в зубах. – Так бери меня на полное довольствие. А то с голоду помру – что делать будешь?

– Скормлю Красавчику. Не переоценивай свою значимость. К тому же умрёшь ты далеко не сразу.

– Тридцать дней, я слышал.

– По-разному. Голодал когда-нибудь? Не просто недоедал, а совсем без жратвы, чтоб только вода?

– Двое суток. Однажды.

– Тяжко пришлось?

– Приятного мало.

– Это сущая ерунда. За двое суток и проголодаться в действительности не успеешь. На четвёртые-пятые сутки чувство голода ослабевает. Организм переходит на внутреннее питание. Сколько в тебе? Килограммов сто? Из них примерно двадцать кило жировой клетчатки, восемь кило мышечного белка, двести граммов гликогена мышц и сто граммов гликогена печени. Это в общей сложности около двухсот тридцати тысяч килокалорий. В течение двух с половиной, а то и трёх недель будешь чувствовать себя вполне нормально, если откажешься от перекуса. Он только вредит. Заставляет желудок работать впустую, сбивает организм с толку. А так потеряешь килограммов двадцать пять, но без серьёзных последствий. Нужно лишь правильно восстановиться, не жрать сразу жирного, белкового, да и вообще не налегать, постепенно увеличивая порции. Через месячишко грамотной диеты будешь крепче прежнего. Ну а если дольше придётся голодать, тогда… К четвёртой неделе начнутся обмороки. Так вот идёшь себе, идёшь, и вдруг – хуяк! Будто прикладом в жбан зарядили. Поднимаешься, в глазах темно, пару шагов сделал – хуяк! Опять в отрубе. Забавно. Но скоро и это пройдёт. Станут выпадать волосы. Ногти сделаются хрупкими. Зубы будут шататься. Слюнные железы разбухнут так, что голову не опустить. Желудок будет судорожно сокращаться, пока не превратится в тугой комок. Внутренности начнут отмирать. Будешь ссать собственными почками. Потом начнутся провалы в памяти, бред… И вот тогда я склонюсь над твоим полумёртвым телом и прошепчу: «Алексей. Коды. Назови мне коды». И ты назовёшь. А потом… я скормлю тебя Красавчику.

Остаток дня Ткач проходил смурной, но на здоровье не жаловался, а потому я съел свою рыбину и ещё две.

До того как клёв прекратился, Урнэ успела натаскать целую дюжину этих обитателей невидимой под снегом реки, где теперь покоилась вся наша провизия вместе с санями. Небольшая компенсация, но лучше, чем ничего.

Заночевать решили здесь же. Благо вечер выдался тихий, а на пути дующих последнее время с севера ветров стоял плотным частоколом лес, метрах в двухстах от нашего маленького лагеря.

Человеческое подсознание устроено очень причудливо и по большей части нелогично. Почему-то, когда случается особо жёсткая херня, которую тем не менее удалось пережить, человек расслабляется. Идёт, к примеру, испытуемая особь по дороге, а навстречу ей откуда ни возьмись упряжка обезумевших лошадей несётся, сметая с пути всё и вся. Единственное, что успевает сделать особь – зажмуриться и покрепче сжать яйца в мошонку. Но… адская упряжка пролетает мимо, лишь задев особь оглоблей. Обошлось! Пронесло! Ух!!! Несколько сломанных рёбер – ерунда, могло и насмерть зашибить. Особь стирает со лба холодную испарину и ковыляет дальше, уверенная, что проблемы закончились. Ну а как иначе? Судьба выпустила пар, дала затрещину и на этом должна успокоиться. Стало быть, в ближайшую неделю крупных неприятностей можно не ждать. Но тут расслабившаяся особь поскальзывается, падает головой на камень, и пиздец. В чём ошибка этой особи? В том, что она посчитала судьбу справедливой и умеющей соизмерять силы, прилагаемые к подопечным. Но судьба – не мудрый ментор. Она – шаловливое и жестокое дитя.

Ночью налетел западный ветер, поднялась вьюга. Нашу многострадальную палатку едва не унесло, так что пришлось спешно складывать её, чтобы не потерять вовсе. Кое-как справившись с этой непростой задачей, все сбились у костра. Но вскоре и его раскидало ветром, после чего ещё недавно пышущие жаром головни быстро затухли и скрылись под снегом. Опустилась кромешная мгла.

В такую вьюгу моё зрение – плохой помощник. Тут дело не в темноте. Снежная пыль застит глаза. И свет луны даст мне преимущество над и без того подслеповатыми товарищами, от силы в десяток-другой метров.

Оставшись без огня, наш дружный коллектив не придумал ничего лучше, как сгрудиться поплотнее и хоть так уберечь себя от переохлаждения. Разумеется, в центре оказались мы с Ткачом.

Должен признать, при морозе за минус тридцать и обжигающем, норовящем содрать кожу ветре даже компания Ткача представляется тёплой и дружеской. Не говоря уж о пяти бабах по кругу. Просиди мы так ночь, и кто знает, чем бы дело кончилось.

Ткач как раз вспомнил о спасённой канистре, когда к завываниям ветра прибавился новый, явно не вьюгой производимый звук. Это было похоже на свист, но не обычный, а прерывистый и с меняющейся тональностью.

Я, натянув шарф повыше, поднял голову над нашим уютным кружком и прислушался. Звуки, приглушаемые плотной завесой снега и ветром, сплетались в некое подобие речи. Я бы даже сказал – диалога. Да, так и есть, кто-то или что-то переговаривалось с себе подобными.

Красавчик тоже заметил чужое присутствие и стоял по брюхо в снегу, нюхая морозный воздух.

– У нас, похоже, нарисовалась компания, – прошептал я Ткачу, опустившись внутрь нашего гнёздышка.

– Кто? – стянул он правую рукавицу.

– Не знаю. Я только слышу их.

– А они? Они нас заметили?

– Не думаю.

– Их много? Что они говорят?

– Как минимум двое. Они не говорят. Свистят. И это не люди.

– А кто?

– Конь в пальто. Откуда мне знать?

– Это менквы, – выдохнула Урнэ чуть слышно.

– Что ещё за?..

– Лесные жители. Злые. Убьют нас, если найдут. Съедят нас.

Конкуренты? Это плохо.

Одна из товарок Урнэ вздрогнула и что-то быстро залепетала на своём, пытаясь выбраться из круга, несмотря на краткие, но весьма экспрессивные отговоры.

– А ну назад! – схватил её Ткач за воротник. – Сиди тихо!