Константин Кривчиков - Хроники ада

– Здравствуй, Айгуль, – сказал Варнаков. – Ведь ты Айгуль, верно?

Девочка кивнула.

– А я Колян. Вернее, дядя Коля. – Он совсем не умел разговаривать с детьми. – А это – дядя Закир.

Девочка снова кивнула. У нее была крупная голова с оттопыренными ушами, тонкая шейка и руки-хворостинки с узенькими ладошками. И очень большие, с продолговатым разрезом, глаза. Третьего глаза, о котором упоминал старик, Колян не увидел. Но между надбровными дугами, чуть выше линии бровей, он заметил полукруглую кожаную складку, похожую на веко ящерицы.

– Вот, – сказал Варнаков, снимая с плеча рюкзак Нагаева. – Ведь ты, наверное, страшно хочешь есть. – Он открыл рюкзак и поразился количеству продуктов, припасенному стариком. – Вот здесь, ага, колбаса, хлеб, огурцы. Даже помидорок немного. Я сейчас порежу. А вот вода – чистая вода.

Он открутил пластиковую крышку с горлышка литровой бутыли и налил воду в кружку. Девочка тут же взяла ее обеими ладошками и сделала несколько жадных глотков. Но затем, будто спохватившись, отняла кружку ото рта. Подержала перед собой, вздохнула, провела кончиком языка по губам и допила маленькими, дозированными глотками.

Варнаков поискал глазами Закира. Тот сразу отошел от них и стал рыскать по поляне кругами, внимательно осматриваясь.

– Ты осторожней там! – крикнул Колян. – Тут вокруг «плешь».

Закир с раздражением махнул рукой и направился к берегу, в сторону кустов.

– И в воду не суйся! – добавил Варнаков. Но Закир даже не отреагировал. «Ну и черт с тобой, – подумал Колян. – Твои проблемы, джигит».

Он перевел взгляд на Айгуль. Очень бледная и худенькая, одетая в застиранное светлое платьице, девочка чем-то напоминала скособоченную карликовую березку; Варнаков видел их в детстве на Крайнем Севере. Тоненькую шею девочки прикрывал синий газовый шарфик. Она проголодалась – Колян понял это по ее взгляду, следившему за тем, как он нарезает и кладет на пластиковые тарелки продукты, – но есть начала неторопливо и аккуратно, тщательно прожевывая.

– Ты лопай от пуза, – сказал Варнаков. – Жратвы много.

– Пищу надо экономить. И жевать надо медленно, тогда сытней получается. – Девочка рассуждала словно взрослая, умудренная опытом женщина. – Когда мама не вернулась, я стала беречь сухари. У меня еще две штуки осталось. И вообще – я стала меньше есть. Наверное, потому, что научилась не думать о еде. Только пить немного хотелось. Я старалась делать по глоточку.

Нагаев говорил, что она очень странная. Но смышленая. Да, странная… «А ведь она ничего не спросила о матери! – вдруг сообразил Колян. – И вообще ни о чем не спрашивает».

– Я знаю, что случилось с мамой, – сказала девочка.

– Ты… знаешь? Откуда?

– Почувствовала.

– Как это?

– Будто вижу, но внутри себя. Вот и когда вы в маму хотели выстрелить… там, в здании, я чувствовала…

– Вон оно как?..

– А потом я перестала ее чувствовать. Но стала лучше видеть вас.

Варнаков не знал, что сказать. Требовалось как-то утрясти услышанное в голове.

К ним подошел Закир. Постоял, искоса поглядывая на девочку, потом спросил:

– Айгуль, Вафида говорила, что здесь много артефактов. Где они?

– Она вам не говорила, – спокойно произнесла девочка. – Она вас не видела.

– Ну не мне говорила. Отцу своему, Равилю Салиховичу. Так где они?

– Сейчас покажу.

Она собрала на тарелке крошки, ссыпала их на ладонь и аккуратно закинула в рот.

– Я поела, дядя Коля.

Молодец.

Поднявшись, девочка показала пальцем на толстую лиственницу.

– Вон там. Пойдемте.

Они приблизились к дереву. Айгуль остановилась возле дупла, которое начиналось выше ее головы, и сказала:

– Здесь. Мама сюда складывала.

Закир тут же залез здоровой рукой в дупло и вытащил из него, заметно напрягаясь, большой полипропиленовый мешок для строительного мусора. Было видно, что мешок заполнен примерно наполовину. Закир с изумлением посмотрел на Коляна и сказал:

– Там еще такой же.

Потом, опустив мешок, осторожно высыпал его содержимое на землю. Первой выкатилась литровая банка с «газированной глиной»; за ней последовало несколько «губок», «белых вертячек», «перламутров», «блюдцев», два металлических контейнера размером со среднюю шкатулку и еще несколько предметов, названий которых Варнаков даже не знал. Добра здесь было на… Нет, он не мог представить себе сумму. Он никогда не занимался продажей артефактов и плохо ориентировался в ценах «черного рынка». Одно он только понял в этот момент – за весь хабар (а в дупле лежал еще один мешок) можно выручить очень много: несколько миллионов, а может, и несколько десятков миллионов долларов.

И тут из мешка выпал еще один предмет, упрятанный отдельно в тряпичную сумку. Закир раскрыл ее и достал уродливую штуковину, представляющую собой странный гибрид керосиновой лампы с фонарем. По бокам штуковины торчали раструбы.

Варнаков едва не ахнул. Он видел эту штуковину только на фотографиях артефактов, которые для информации показывали всем сотрудникам военной полиции. Она была категорически запрещена к выносу за пределы Зоны, так же как и «ведьмин студень». За одну лишь попытку выноса автоматически полагался срок в пятнадцать лет, как за убийство при отягчающих обстоятельствах. И называлась эта штуковина «смерть-лампа».

Закир осторожно касался «лампы» руками и что-то шептал. «Он как будто ее ласкает», – подумал Колян. И сказал:

– Закир, ты бы лучше не трогал. Это же «смерть-лампа». Нажмешь что-нибудь и угробишь половину Сибири.

– Чего?

Закир обернулся к Варнакову, и тот поразился его безумно расширенным зрачкам.

– Чего?

– Я говорю, что это очень опасное оружие.

– А-а…

Закир схватил «лампу» и, вскочив, отбежал на несколько шагов в сторону – к можжевеловому кусту.

– Закир, не играй… – начал Колян, но тот не дал ему продолжить:

– Заткнись, урод! Все вы тут – уроды! Опасное, говоришь? – Его и без того перекошенное лицо исказила злобная улыбка. – Идиот! Именно такое оружие и требуется, чтобы уничтожить неверных. Аллах послал мне его, чтобы я выполнил священную миссию. О Аллах, ты велик! – Он поднес стеклянный набалдашник «лампы» к лицу и поцеловал. – Аллах акбар!!!

Варнаков вздрогнул от хриплого, звериного вопля, леденящего душу, и непроизвольно отшатнулся. Выпученные глаза и оскаленные зубы Закира; его взлохмаченные волосы и длинная растрепанная борода; рука в окровавленном бинте, беспомощно висящая на перевязи, – все это вместе производило страшное, сюрреалистическое впечатление. Но Колян тут же собрался с духом:

– Закир! Отдай – это – мне!

Он сделал шаг вперед. Однако Закир, уловив движение, отскочил назад и направил набалдашник «лампы» на Варнакова.