Вячеслав Бакулин - Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник)

– Гражданин больной, очнись, – знакомый голос нарушает тишину. – К тебе пришли.

И в сторону:

– Глеб Денисович, не переутомляйте страдальца, слабенькой он еще!

– Ступай, Эскулапыч, сам разберусь, – тяжелый, гулкий бас не оставляет врачу никакого выбора, и я слышу быстро удаляющиеся шаги.

– Ну, здравствуй, гость нежданный.

– И тебе не хворать, Глеб Денисыч, – шепчу я в ответ.

Глаза привыкли к темноте, но слабая свечка в дальнем углу комнаты не дает рассмотреть моего нового собеседника. Кажется, он кивает:

– Глеб Денисыч Мальцев, верно. А ты чьих будешь?

Представляюсь и добавляю:

– Пришел к вам с востока, мы вроде как соседи…

– Соседи? Давненько не захаживали, – слышу сомнение, но без враждебности, скорее удивление. – Как Ганза и Китай взяли под крылышко Пролетарскую, как Волгоградский проспект в питомники превратили, так и не появлялся уже никто с вашей стороны. С чем пожаловал?

Прежде чем ответить, получаю еще один вопрос:

– И основное: как ты чертовым туннелем прошел? Мы там народу потеряли – страшно вспомнить.

Мне скрывать нечего:

– Половину расстояния – по поверхности. Дальше – туннелем, обходных путей не искал.

Замолкаю, жду реакции на свои слова, а он, похоже, ждет продолжения рассказа. Хорошо, будет тебе продолжение, хотя и немного обидно, что мои приключения на поверхности совершенно его не интересуют.

– Видел ваш блокпост и разломанную герму…

А вот тут глава станции не выдерживает:

– Трупы… трупы были?

– Только запекшаяся кровь и гильзы. Но гильзы только с внутренней стороны баррикад, если это тебя интересует. Ваших дозорных атаковали не люди, это точно. Да и герма вырвана с мясом, такое ни одному человеку не под силу.

– Хорошо, давай дальше, что в самом туннеле? – Глеб Денисыч нетерпелив.

– Ничего хорошего. Свет. Электрический. Сводящий с ума.

Повисает недолгая, но напряженная пауза.

– Свет? И всё?

Киваю:

– Всё.

Через тридцать секунд задумчивой тишины звучит, наконец, правильный вопрос:

– Аномалия?

– Да.

– Как преодолел?

– Очень хотел дойти.

Похоже, игра в вопросы-ответы быстро наскучивает местному начстанции, или как его тут называют…

– Не тяни резину, рассказывай.

Киваю, такой подход мне нравится. Нащупываю в нагрудном кармане сложенный кусочек бумаги, протягиваю Мальцеву.

– Вот что мне надо.

Он разворачивает и с трудом разбирает единственное слово, написанное на листке, темнота не располагает к чтению.

– Лекарство?

– Да.

– Что-то знакомое…

– Жена беременна. Угроза плоду. Ребенку… Наш врач сказал, есть только одно средство, и это средство должно быть на вашей станции…

– …потому что в окрестностях нашей станции располагалась полудюжина аптек и медцентр для «атомщиков», – заканчивает за меня собеседник и без перехода добавляет: – разграбленных нашими доблестными сталкерами давным-давно.

Мне нужно что-то сказать, попросить проверить, уточнить, но слова застревают в горле, надежда и цель, которыми я жил это время, в одно мгновение становятся напрасными и недостижимыми.

Глеб Денисович зычным голосом зовет какого-то «засранца Мишку». Явившемуся на крик парню отдает мой листок и наказывает проверить лекарство на складе.

– Для очистки совести, – поясняет он мне. – Давай без иллюзий.

Мне нужны иллюзии, хотя бы малейшие шансы, намек на надежду – иначе зачем всё?

Долгие минуты ожидания, расспросы, попытки сосредоточиться на ответах. Местного начстанции интересует многое, я ничего не скрываю. Через силу заставляю себя говорить и слушать, уточнять, объяснять, иногда смеяться – однако не могу отвести взгляда от двери. Когда она откроется, в ней появится либо вестник смерти, либо спаситель… паренек на побегушках, знающий единственную вещь на свете, имеющую значение.

– Боишься? – мое состояние не остается незамеченным. Даже в полумраке.

– Да, Глеб Денисыч, боюсь.

– Любовь делает человека слабым и уязвимым… Закурю, ты не против?

Я не против.

– Доктор вытрясет из меня всю душу за осквернение «больничных покоев», но… – чиркает спичка, высекает искру и ломается, так и не загоревшись. – Черт! Я тоже нервничаю. Завидую тебе… сам-то я давно уже сильный и неуязвимый. Все, кто делал меня слабым, умерли…

Вторая спичка удачливее первой, она рождает огонь и на несколько мгновений освещает лицо Мальцева. Изуродованная глубокими шрамами и бесчисленными ранами плоть… Лица нет, единственный глаз отражает мечущееся на конце спички пламя, неровная линия рта, лишенного губ, кривится в попытке удержать сигарету – это не человек, чудовище!

– Эхо войны, – с приглушенным смешком поясняет чудовище. Огонек зажженной сигареты мерцает в пустоте.

И больше Мальцев ничего не объясняет. Мы молчим до возвращения «засранца Мишки» – вестника смерти, вестника жизни. В его руках что-то есть, совсем небольшое, но мое обострившееся в темноте зрение все равно фиксирует неизвестный предмет. Посланник торопливо шепчет Глебу Денисовичу на ухо какие-то слова и тут же исчезает. Начстанции несколько секунд изучает принесенный предмет, поднеся его совсем близко к глазам. К глазу.

– Хорошая новость, – говорит он наконец. В неожиданно тихом голосе слышится удовлетворение.

Мое сердце пропускает удар за ударом, жду хорошей новости, не решаясь поверить в удачу.

– В закромах родины нашлось нужное…

– Слава Богу! – я шепчу или кричу во все горло? Не знаю, это уже не важно – я спасен, мои любимые люди спасены!

– Тише-тише (значит, я все-таки орал), преждевременная радость штука крайне неприятная… Есть еще одна новость, и я не уверен, насколько она благая. Умолкаю, мучительно жду продолжения. Мальцев заходит издалека:

– Если без обиняков, наша «вольная» станция в простонародье зовется бандитской. Определение не слишком благозвучное, зато вполне соответствует природе вещей, контингент здесь собрался далеко не простой, каждый с историей и биографией… И я не столько главарь всего сброда, сколько держатель общака. И я не могу подарить тебе это лекарство, – Глеб Денисыч потрясает упаковкой, – хоть ты мне и симпатичен. Оно принадлежит всем нашим… а наши не привыкли делиться с ближним своим.

– Возьми, – он тянет ко мне маленький квадратик бумаги. – Это ценник.

– Сколько? – Руки трясутся, не слушаются, цифры и буквы на листочке расплываются.

– Смотри сам, не вижу в темени. Но уверен, что до хрена… Эксклюзив.

Эксклюзив… напрягая глаза, вчитываюсь в прыгающие символы. «2 цинка пятерки». Не верю, читаю вновь и вновь. Два цинка, два цинка, два… Намного больше, чем «до хрена» – «до хрена» в квадрате, «до хрена» в кубе!

– Два цинка «пятерки», – неужели мне хватает сил, чтобы произнести это вслух? – Два гребаных цинка «пятерки»!